рта, целя японцу в глаз. Карандаш, оцарапав японцу щеку, покатился на пол.
— Запомните, гады, — крикнул Остапов, — я вас не боюсь и родиной своей не торгую!
— Ах, так? — рассвирепел капитан. — Сейчас ты заговоришь по-другому. — И он бросил солдатам отрывистое приказание.
Тотчас же один из солдат толкнул Остапова на стул, а второй надел на голову лейтенанта обруч. Концы обруча смыкались винтом и гайкой. Завизжал винт, обруч начал все туже и туже сжимать голову.
— Говори! Говори! — кричал капитан.
Острая, невыносимая боль сменилась тупым безразличием. Японский офицер превратился в большую зеленую ящерицу. Вдруг ящерица рассыпалась на мелкие зеленые кружочки. Эти зеленые круги росли и раздувались, как мыльные пузыри, и лопались с треском, напоминавшим хруст костей…
Капитан что-то рявкнул по-японски, и солдат принялся поспешно раскручивать винт.
Японец взглянул на часы. До назначенного срока оставалось двадцать пять минут. Он подозвал солдата и приказал принести бутылку японской водки — саке — и два стакана.
Остапов очнулся и открыл глаза. Голова, казалось, от боли разламывалась на куски.
— Палачи!.. — прохрипел он.
Вошел солдат с бутылкой и стаканами.
— Э, лейтенант, — осклабился самурай, — зачем говорить такие кислые слова? Мы с вами люди военные, наше дело — выполнять приказ. Давайте по русскому обычаю выпьем на мировую. — Он налил в стаканы водку и, приказав солдату развязать пленному руки, протянул стакан. — Садись к столу, лейтенант. Вот так. Выпьем!
Они выпили по одному стакану, потом по второму. Японец рассчитывал, что крепкая саке развяжет язык лейтенанту. Когда бутылка была наполовину пуста, он сказал:
— А теперь, я думаю, мы можем начать деловой разговор. Не так ли, господин офицер?
— Ну что ж, — с напускным простодушием ответил Остапов, — давайте поговорим. Только пусть солдаты выйдут: сами понимаете, посторонние тут ни к чему.
Капитан приказал солдатам выйти и торопливо, очевидно опасаясь, как бы лейтенант не передумал, развернул перед ним на столе карту.
— Налейте-ка еще полстаканчика, для храбрости, — попросил Остапов.
— Охотно! — Капитан налил водки и склонился над картой, не выпуская из рук пистолета.
Остапов взял в правую руку стакан, в левую карандаш и начал водить им по карте.
— Вот здесь проходит овраг. А здесь расположена…
Остапов привстал и со всего размаха ударил японца стаканом в висок. Тот выронил из рук пистолет и ткнулся лицом в карту. Схватив со стола пистолет, Остапов взвел курок, но в это время за его спиной раздался окрик.
— Тс-о-аге! Угокува![1]
В дверях стоял солдат с винтовкой наперевес.
Остапов сделал вид, что поднимает руки, и выстрелил в солдата. Солдат упал. За спиной послышался шорох — это опомнившийся капитан расстегивал вторую кобуру. Остапов навел на него пистолет и нажал спусковой крючок. Но выстрела не последовало.
«Эх, черт, патроны кончились!» — подумал Остапов с яростью. Он бросился на капитана и, повалив его на пол, вцепился ему в горло руками. Японец сделал попытку вырваться, но сильные пальцы впились в него, как когти ястреба. Самурай дернулся несколько раз и замер.
«Получил палач по заслугам! — Остапов поднялся и вытер руки о гимнастерку. — Теперь — бежать!»
Превозмогая боль в раненой ноге, он бросился к двери, но едва ее открыл, как ему в грудь уперлась винтовка второго солдата. Прогремел выстрел, и Остапов, взмахнув руками, упал навзничь.
Когда полковнику Оскуда доложили о смерти капитана Мицубиси и русского лейтенанта, полковник был взбешен.
— Проклятье! Теперь все надежды на получение необходимых нам сведений рухнули. Остается одно — прорываться наудачу!
До полуночи — времени, назначенного для прорыва, — оставались считанные минуты. Командиры подразделений докладывали в штаб о готовности личного состава. Начальник штаба, коренастый пожилой японец в очках с золотой оправой, неизменно отвечал:
— Ждите сигнала…
В половине двенадцатого он пошел к полковнику.
— Господин полковник, до полуночи остается всего тридцать минут. Какие будут указания?
— Что вы меня понукаете? Вы что, думаете, я не знаю, который час? — рявкнул в ответ полковник.
В ту же секунду рядом с блиндажом раздался оглушительный взрыв, за ним другой, третий. И вот уже взрывы слились в единый мощный, неумолкающий гул.
— Дьявольщина! — закричал полковник Оскуда. — Русские опередили нас! Теперь будь что будет.
Он уселся в кресло и, втянув голову в плечи, закрыл глаза.
А запертым в темном блиндаже майору Строеву и лейтенанту Козлюку грохот рвущихся снарядов казался чудесной музыкой.
— Эх, посмотреть бы на самураев, как они себя чувствуют! — прислушиваясь, сказал Козлюк.
— Хорошо бы, — проговорил Строев. — Только их сейчас не увидишь, они позабились, как кроты, в свои норы.
— А этот старый паскуда небось сидит под своим диваном. Помните, как кричал: «Самураи не сдаются! Я вас прикажу расстрелять!»
— Он от страха кричал, лейтенант. Угрозы — всегда признак слабости и бессилия.
— Это так, — согласился Козлюк. — Как вы думаете, товарищ майор, выпустят нас отсюда или нет?
— Живы останемся — выпустят. А сейчас им не до нас.
— Нам бы самим напомнить о себе. Чего ждать? Надо самим требовать, чтобы нас выпустили.
— Кому напоминать? — усмехнулся Строев. — Этим стенам или богине Аматерасу? Да и как?
— А вот как! — Лейтенант ощупью добрался до двери и изо всех сил принялся колотить в нее кулаками и ногами. Потом, остановившись, прислушался. За дверью было тихо.
— Давайте попробуем вдвоем, лейтенант. Может быть, удастся сорвать запор, — сказал Строев.
Они навалились на дверь плечами. Дверь не дрогнула. Тогда майор отскочил на несколько шагов и толкнул дверь с разбегу. Что-то как будто звякнуло, и дверь чуть-чуть отошла. Строев обрадовался. Новый град ударов обрушился на дверь, но все оказалось напрасным: дверь больше не подавалась.
Растирая ушибленные плечи, Строев и Козлюк присели у стены на сырой пол. В блиндаже, ставшим им тюрьмой, стало тихо:
— Вот ведь как бывает в жизни… — вздохнул Козлюк.
— Ты о чем?
— Никогда не думал, что попаду в плен…
— Разве мы в плену?
В душе Строев тоже считал, что они угодили в плен, но он сдерживал себя, не желая показать лейтенанту, что и он теряет надежду на освобождение.
Козлюк снова принялся колотить ногами в дверь. И снова ни единого голоса в ответ.
— Зря ноги отбиваешь, — остановил Строев лейтенанта. — Так делу не поможешь.
— Пусть не помогу, зато хоть душу отведу, — ответил Козлюк.
Вдруг послышался японский говор.
— Японцы, товарищ майор! — крикнул лейтенант.
Строев поднялся с земли.
