— Вы не хотите умереть должником?
— Нет. Я живу одним днем и в планах у меня этого нет.
— Что Вы помните о своей жизни, кроме того, что выпивали?
— Честно сказать?
— Если не трудно.
— Вот, слушай. Я не пил. Мне было 25 лет, поругался с женой — и запил. Устроился на работу, прихожу вечером домой, она мне говорит: «Ты чего пьяный?» Я дыхнул на нее, она: «Надо же, трезвый». Тут я ей по роже!
4
— Вы не можете забыть обиды, которые Вам люди в жизни нанесли?
— Нет, не могу. Все помню.
— А если бы забыли, пить перестали бы?
— Да.
— И что делали бы?
— Хозяйством бы занимался — поить, кормить скотину надо, навоз возить.
— А что самое интересное в жизни?
— Я прирожденный шофер. Но под этим делом все время — никогда не просыхаю — и не вожу. А перестал бы пить — может, и за баранку бы сел.
— Может, Вы за этим и родились — за скотиной ухаживать, машину водить?
— Вас как зовут?
— Олег Ильич.
— Вот Вы вопросы странные задаете. Я не задумывался, зачем родился.
— Виталий, Вы замечали, что детям все интересно, они от любого пустяка радость испытывают. А Вам бывает интереснее жить, когда напьетесь?
— Нет, сразу спать ложусь.
— Но когда Вы не спите, а люди Вас обижают, Вам жить скучно?
— Никто меня не обижает. Пусть только попробуют! Жить мне не скучно.
— Виталий, Вы меня простите, но какой Вы: необразованный или тупой?
— Все вместе.
— И Вам не жалко своей жизни, — что она, как собаке под хвост?
— Нет, я жил, как хотел.
— Вот я понял, наконец, почему Вы не хотите умирать...
— Ты меня уже не первый раз об этом спрашиваешь. Нет, я еще не всю самогонку выпил в деревне.
— У каждого человека есть своя тайна. А у тебя?
— Нет, у меня все открыто.
— Скажи, может ты сумасшедший, если живешь открыто?
— Почему я сумасшедший? Тогда вся наша деревня сумасшедшая. Все и пьют, и живут открыто.
— Значит, вся деревня… Лев Толстой говорил, что вообще все люди сумасшедшие. А я такими вижу одних коммунистов... Скажи, пожалуйста, если тебе двести тысяч в месяц будут платить, пойдешь в коммунистическую партию?
— За двести лимонов — да.
— У тебя, наверное, все болит — руки, ноги, желудок, сердце?
— Да, стоит неделю не попить — все не в порядке.
— Есть у тебя враг в деревне, которого ненавидишь всем сердцем?
— Нет, такого нету.
— А жену?
— Ее иногда ненавижу, когда шипит, как кобра. Тогда одеваюсь и ухожу.
5
— Вот смотри, я перевожу на тебя пленку, а она пятьдесят тысяч стоит. Тебе не стыдно — ты пьяный сидишь, глупости говоришь?
— Если по телевизору покажут, тогда стыдно будет. Но если будут переводы присылать, тогда все равно хвотографируй, я тебе половину отдам. Да не забудь номер моего счета указать. Подольский район, деревня Лучинское, Виталию Никитичу.
6
— Простите, я умышленно долго возился с камерой, чтобы Вы успели прочесть мое интервью с Виктюком. Успели?
— Да, но я не из тех, кто на бегу, легко все схватывает. Чтобы усвоить, мне надо углубиться....
— Если бы читая Вы почувствовали, что кто-то из нас выпендривается, Вы сказали бы: Олег, со мной будьте попроще?..
— Я полагаю, что если Вы берете интервью, то Вы задаете и тон. Есть закономерность — чем интереснее вопросы, тем интереснее ответы. Но есть, конечно, и такой интервьюер, который вулканирует сам, независимо от ответов. Я не особенно надеюсь на вулканирование.
— Умоляю, еще несколько советов...
— Когда Вы идете к человеку брать интервью, Вы, конечно, должны хорошо обдумать, какие вопросы можно именно ему задать. Тогда он всколыхнется и гораздо интереснее Вам ответит. Подумайте, что в его профессии может быть оригинального... Если читали его книги, то задумайтесь, что вызывает у Вас недоумение или, напротив, что понравилось, рифмуется ли его мысль с вашей.
— Увы, теперь моя мысль срифмовалась с толстовской. Он не хотел, а я ничего не сумею оставить своим детям. Ни дома, ни ума, ни денег. А как думаете Вы, Толстой был прав, когда ничего не хотел оставлять детям?
— Не совсем так. То, что для Толстого — малость, для нас — уже много... Но, конечно, безделье развращает человека как ничто другое.
— А без искусственного принуждения человеку свойственно искать себе занятие? Имея состояние, тем не менее, трудиться?
— Люди свободных профессий — писатели, художники — не служат государству. Как-то выворачиваются... Знаменитый пример — нищенство Ван Гога. Он жил на копейки, которые регулярно присылал ему брат. Это острый пример, но и у нас были такие люди — профессиональным нищим был Мандельштам. Гениальный поэт, который часто не имел ни куска хлеба.
— Вы хотели бы, чтобы у Вашего сына был свой счет, право издания Ваших книг, что давало бы ему возможность быть свободным человеком? Или, как Толстой, Вы полагаете, что нужно близких людей принуждать к труду?
— Я рад был бы оставить что-то, кроме квартиры. У Толстого совсем другая была ситуация. Те доходы несопоставимы с нашими. Толстой стремился печататься бесплатно, а Софья Андреевна не могла смириться с этим. Она полагала, что Толстой должен обеспечить им комфортабельную жизнь. Толстой был против. Но я знаю, что на Западе, в Германии, например, принято так: богатые люди посылают своих детей зарабатывать с нуля...
— Вы помните, о чем чаще всего беспокоился Толстой, какое главное неудобство в жизни, в миропорядке тревожило его сильнее паразитизма детей?
— У него была масса огорчений, но главное, наверное, это смерть. Он много думал об этом. Еще его
