кофе, ни черного чая, поэтому Мария, верная домоправительница Палаццо Дарио, варила ей ромашковый настой. Вечернее венецианское солнце залило небо нежно-розовым заревом, его отсвет проникал в окна столовой и ложился причудливой вуалью на лицо Филомены. Она размышляла, стоит ли ей рассказать Марии об одной странной встрече. И что только подумает о ней эта преданная душа? Примет за сумасшедшую? Наконец Филомена переборола сомнения. – – Мария, – сказала она, добавив несколько капель лимонного сока в свой ромашковый чай, – что это за слухи ходят о Палаццо Дарио?
– Какие слухи, синьора?
Но Филомена успела заметить тень, пробежавшую по лицу Марии.
– Джованни, таксист, сказал мне, что палаццо якобы проклят и приносит несчастье. – Она вздрогнула, вспомнив таксиста, глаза которого горели, а взгляд был лукавым, хитрым. – Он рассказал мне о некоем Фабио делле Фенестрелле, которого нашли убитым.
– В Венеции много болтают, синьора. Не забивайте себе голову, – протяжно произнесла Мария, однако Филомена поняла, что за этими утешительными словами скрывается что-то иное, что-то темное.
– Мария, со мной вы можете быть откровенны, я верю в Бога и ничего не боюсь.
Мария вытерла вспотевшие руки о передник.
– В Палаццо Дарио произошло несколько несчастных случаев, – медленно сказала она.
Филомена содрогнулась.
– Вы хотите сказать, что в Палаццо Дарио случилось не одно несчастье?
Филомена сжала виски, но ее одолевало желание узнать больше.
– Но… почему нас никто об этом не предупредил? – Она схватила Марию за руку. – Пожалуйста, Мария, расскажите мне все.
– Это касается только мужчин, которые… ну… как сказать… – Смущенно теребя передник, Мария глубоко вздохнула. – Мужчины, у которых это… склонность…
Филомена вскинула голову. Ее черные глаза сверкали возмущением.
– Тогда это проклятие нас не касается, – сказала она и закуталась в свою любимую кашемировую шаль.
– Но было исключение, Массимо Миниато, – сказала Мария.
– Но он ведь жив, – сказала Филомена.
– Да, но какой ценой, – ответила Мария. – Его сестра умерла, а он разорился и почти свихнулся.
Филомена отпила свой ромашковый чай.
– Все это смешно. Никогда не слышала о таком странном проклятии!
В то же время ее не покидала мысль о жутком происшествии, которое она пережила сегодня ночью. В своей роскошной спальне она, как всегда, расчесывала перед зеркалом волосы, сто раз проводя по ним щеткой. В коридоре послышался шорох. Шорох шагов. И странный голос, который невозможно забыть, позвал ее мужа. Этот голос она никогда не слышала.
– Посоветуйте мне что-нибудь, Мария! – сказала Филомена и обратилась взглядом на всемирно известный Большой канал, сверкавший всеми оттенками аквамарина в феерическом действе вечерних красок.
«Поразительно, – подумала она. – Этот прекрасный город все время напоминает мне о прошлом. Почему?»
– Помогите мне, Мария, – сказала она.
– Не волнуйтесь, синьора. Все будет хорошо, – ответила верная Мария и взяла серебряный поднос.
Задумавшись на несколько мгновений, она поставила его обратно.
– Если хотите, – медленно сказала она, – вы можете сходить к францисканцу. Здесь есть один монах, который помогает при одержимости, проклятиях и сглазе. Он благословит Палаццо Дарио. Вдруг это поможет.
Филомена встала и, улыбнувшись, пожала руку Марии.
– Спасибо, Мария, спасибо.
Дети Альдо Вергато не разделяли восторга родителей по поводу города в лагуне. Здесь скучно, жаловались они, в городе с населением 40 000 человек жить невозможно. Элиджио и Мария- Эрмелинда приезжали все реже. Они предпочитали оставаться в Милане. Кларенце, красавице и любимице Альдо Вергато, Венеция тоже казалась скучной. «Захочешь пригласить десяток людей на ужин и не знаешь кого!» – обычно говорила она. Больше всего ее раздражало, что в этой жемчужине Адриатики невозможно купить ни один новый CD сразу после выпуска. Альдо Вергато не мог ни в чем отказать любимой дочке, поэтому разрешал ей дважды в месяц летать на частном самолете в Нью-Йорк, чтобы заказывать новые диски. Потрясающая красота Кларенцы: блестящая волна чуть вьющихся волос и упоительные изумрудно- зеленые глаза – покорила всю Венецию.
Альдо Вергато молча переживал прохладное отношение детей к его любимому городу, но сердце его оттаивало, когда он замечал, что Кларенца, которую он боготворил, со временем все чаще стала задерживаться в Безмятежной100. Загадка вскоре открылась.
Это был Аполлонио, довольно привлекательный сын Эриберто Чиполлина, владельца бара «У Гарри». В него влюбилась прекрасная дочь Альдо. С тех пор как Кларенца впервые увидела его на одном обеде, она мечтала лежать в его объятиях и чувствовать его горячие губы на своих губах. Когда Альдо Вергато узнал об этом, жгучая волна прокатилась по его жилам. Неужели их семья пала так низко, что его любимая дочка хочет связать свою судьбу с сыном ресторатора?
С тем, кто за чаевые пойдет за вами куда угодно? Пусть даже Эриберто всю жизнь стремился подняться выше своего простого «гастрономического» положения, ради этого писал сначала кулинарные книги, а затем стал автором отдельной колонки в «Gazzettino», благодаря чему в глазах венецианцев он прослыл философом. Но какая разница? Все существо Альдо Вергато восставало против возможной свадьбы. При мысли об этом его сердце становилось холодным, как венецианская лагуна в январе. Он предчувствовал, что это было началом конца, началом драмы, грозившей разрушить его жизнь. Но стоило Кларенце посмотреть на него своими изумрудно-зелеными глазами, и он был не в силах противиться ее желаниям и капризам.
Свадьбу с Аполлонио Чиполлина сыграли в Нью-Йорке; на руке Кларенцы сиял знаменитый виндзорский браслет «Тигровый глаз» с бриллиантами и рубинами, красными, как глаза тигра в ночи, который удивительно шел к ее подвенечному платью из тончайшего брюссельского кружева.
Для Альдо Вергато день свадьбы Кларенцы означал крах всего. Лавина бед понеслась на него с нарастающей быстротой сразу после злосчастного бракосочетания. На следующий же день на Чикагской бирже обрушились цены на зерно, и группа Фантоцци оказалась в самом тяжелом за историю своего существования кризисе. Спустя ровно год Кларенца развелась с Аполлонио. Он изменил ей с горничной.
Филомена молилась день и ночь.
– Да, молись, молись, если ничего другого тебе не приходит в голову! – закричал Альдо Вергато, застав жену коленопреклоненной в спальне перед небольшим домашним алтарем.
Филомена, улыбнувшись, посмотрела на него.
– Да простит тебя Господь! – сказала она.
Но его слова глубоко задели ее душу.
Она единственная понимала, что это черная рука проклятия протянулась к ним. Вновь и вновь она уговаривала мужа продать дворец и всем вместе вернуться в Равенну. Но Альдо Вергато ничего не хотел об этом слышать. Теперь он почти не разговаривал со своей прекрасной и несчастной женой и целые дни пропадал в обществе друзей-яхтсменов. Филомена искала утешение в молитвах в церкви Иисуса. Там богослужения проводил молодой священник, который знал о том, что печалило Филомену. Он регулярно исповедовал ее, они вместе молились, перебирая четки, и это всегда приносило ей облегчение. Она стала чаще заходить в маленькую квартиру молодого понимающего святого отца до рокового вечера, повергшего Филомену в жестокое разочарование. Они пили ромашковый чай, сидя друг против друга, и Филомена рассказывала о бедах, постигших ее семью за последнее время: государственная адвокатура открыла дело против ее мужа якобы за подложные векселя, ей казалось, что небеса разверзлись над его головой. Но гроза разразилась здесь же, как только она посмотрела в прекрасные карие глаза молодого священника.
