Оружие они перенесли в лодочный сарай и упрятали в тайнике. Тайник устроен был в полой задней стенке. Чтобы обнаружить, что внутри не хватает сорока квадратных сантиметров площади, пришлось бы точно измерить лачугу. Автомат, из которого Пахман стрелял в Ахене, в один из ближайших вечеров будет погребен в Мёнезее неподалеку от моста. Это был один из важнейших принципов группы – любое оружие используется только один раз.
Из всего арсенала, который размещался в лодочном сарае, Пахман прихватил с собой напоследок лишь крошечный, легкий, как пушинка, пятизарядный револьвер системы «Смит и Вессон», каким пользуются обычно телохранители. Его короткий, длиною только пять сантиметров ствол удобно помещался в кармане заляпанного краской халата.
Тот факт, что в барабане находились только три пат-зона, нисколько не огорчил Пахмана. Он знал, что ему придется сделать еще один выстрел. В единственного свидетеля, которого все еще имела шанс обнаружить полиция.
Шойбнер.
Лучше всего, раздумывал Пахман, будет отъехать на «транзите» в дальний угол какой-нибудь тихой автостоянки и там под шум мотора прикончить обойщика. Через три минуты его бы и след простыл, и пусть полиция ломает голову над трупом.
Человек со шрамом осторожно извлек носовой платок из кармана узких джинсов. В перчатках это было нелегко. Но он ощущал себя профессионалом, а профессионалы никогда не отступают от собственных правил.
Красный «форд» появился в новом промышленном районе Камена около двенадцати. Через узкий проезд между филиалом знаменитой фирмы по производству гардин и супермаркетом он вырулил к плоскому зданию шведской мебельной фирмы. В самом дальнем углу стоянки для автомашин Пахман остановился и взглянул назад, за перегородку.
Дыхание обойщика сделалось прерывистым, взгляд остекленел. Пахло мочой и потом.
Пахман перевернул его на живот и сунул руку в карман своего халата.
Большим пальцем взвел курок. Все готово к выстрелу.
Из предосторожности последний взгляд из окон по сторонам. Пусто.
Фургон не привлек внимания.
Рука с револьвером поползла вниз, за заднюю стенку сиденья. Пахман слегка перегнулся назад и плотно приложил ствол к затылку маляра.
Указательный палец в перчатке на мгновение задержался на спусковом крючке.
Еще секунда, и курок будет спущен, заряд воспламенится и погонит смертоносную пулю в ствол.
Именно сейчас!
В тот же миг рядом с фургоном взвизгнули тормоза.
На мгновение Пахман остолбенел.
Краем глаза он выглянул наружу. Смутно различил зеленую с белым окраску автомобиля.
Полиция!
Пахман тихо положил револьвер у головы Шойбнера, глубже надвинул на лицо малярную каскетку и взялся за ручку наполненного краской ведра.
– Язык за зубами! – прошипел он.
С явным усилием перенес он ведро через перегородку, выдернул ключ зажигания и вылез из машины.
– Что случилось, шеф? – спросил он сидевшего рядом с водителем толстого полицейского, опускавшего боковое стекло.
– У вас не горит задний свет.
– Как? Опять? – Человек со шрамом был само удивление. – Ну и типы в фирме у Боша! Заверили меня, что все буквально вылизали. А с какой стороны?
– Слева! И устраните неполадку, прежде чем отправитесь дальше.
Он милостиво кивнул Пахману и снова поднял боковое стекло. Автомобиль медленно двинулся вперед, но вскоре снова остановился. У Пахмана было ощущение, будто они наблюдают за ним через зеркало заднего обзора.
– Дерьмо!
Теперь возвращаться в машину не годилось. Они наверняка проследят, чтобы он направился к ближайшей технической станции. И кто знает, не нужно ли у «форда», чтобы проверить задний свет, сначала открыть багажную дверь. Конструкторы автомобилей предпочитают порой наиболее сложное решение для самой простой проблемы.
И Пахман решился. Крепко ухватившись за ручку ведра, он с напускным спокойствием не спеша побрел к зданию фирмы «ИКЕА». Похоже, что маляру крупно повезло во второй раз.
25
В комнате для настольного тенниса яблоку негде было упасть. Вслед за автобусом из Хаттингена прибыли школьники из Бергкамена, Ваттеншайда и Гельзенкирхена. Все они толпились теперь вокруг большого зеленого стола. Игра один на один или двое на двое была уже невозможна. Играли в так называемую «карусель»: из восьми, двенадцати начинавших выбывал тот, кто первым промахивался.
С Бруно пот лил ручьями. Он остался последним хаттингенцем в «карусели» – от его ударов зависела спортивная честь города. Вместе с двумя ребятами он сражался теперь против двух девчонок.
