голубые глаза.
Облокотившись на перила рядом с Илмазом, она легонько толкнула его в бок и спросила:
– Можно с тобой кое о чем поговорить?
– Мне уйти? – поинтересовалась Стефания, отнюдь не предпринимая, впрочем, подобной попытки.
– Зачем? – Девушка мотнула головой и улыбнулась. – Скажи, тот блондин сзади – это кто?
Илмаз взглянул в другую сторону.
– В голубой куртке? Это Бруно.
– Ara. A y него есть подружка?
Илмаз с интересом взглянул на девушку.
– Ты что, положила на него глаз?
– Не я. Моя подруга. Вон та, на другой стороне…
Она кивнула в сторону маленькой курносой партнерши по настольному теннису, которая до обеда по меньшей мере раз десять заставила итальянца нагнуться за шариком.
– Ее зовут Мануэла. А меня Мартина.
Илмаз покачал головой.
– Нет. В данный момент у него нет подружки.
Мартина немного помялась, прежде чем сказать главное:
– А как бы сказать ему, чтоб сегодня вечером пришел к нам? После ужина мы организуем у себя в комнате небольшое торжество.
И тут Илмаз залился краской.
– Жаль, – сказал он наконец, – у нас… у нас сейчас не очень хорошие отношения. Дурацкая история. Скажи лучше ему сама.
– О черт! – Мартина вздохнула. – Такое ведь приходится устраивать не каждый день. Но чего не сделаешь для счастья лучшей подруги…
33
В 17.38 вертолет чрезвычайной комиссии уже висел над промышленным районом Камена. Толпа любопытных наседала на ограждение вокруг красного «транзита». Возле машины находилась лишь небольшая группа специалистов, которую спешным порядком затребовали из Дортмунда.
Пуш бросил беглый взгляд внутрь «форда» и осмотрел найденное оружие. Производство, калибр и укороченный ствол укрепили его во мнении, что комиссия имеет в данном случае дело отнюдь не с любителями.
Он подозвал распоряжавшегося до сих пор полицейского, показал на Херцога и коротко бросил:
– Теперь командует он!
Потом сел в поджидавшую патрульную машину. Его сопровождал Левандовский, привезший с собой целую кипу «книжек с картинками» – фотографии террористов. Шойбнеру предстояло просмотреть сотни фотографий людей, классифицированных федеральным ведомством уголовной полиции, как «экстремисты, левые, имеющие склонность к насилию».
Автомобиль сорвался с места. Мигалка и сирена расчищали путь к полицейскому управлению на Постштрассе. Пуш равнодушно глядел в окно. Мысленно он уже репетировал предстоящий допрос.
Сотрудник каменской уголовной полиции встретил их у входа в управление.
– Альке, – представился он.
– Пуш. Где свидетель?
Альке сочувственно развел руками:
– В больнице. У него окончательно сдали нервы, и после первых же вопросов он впал в тяжелое состояние. Пуш велел соединить его с евангелической больницей. Через несколько минут к телефону подошел дежурный врач.
– Этот человек в состоянии отвечать на вопросы?
– Исключено. Сердечно-сосудистый коллапс. Пациент на капельнице, ему необходима ночь полного покоя. До завтрашнего дня ничего предпринять невозможно.
Пуш шумно швырнул трубку на рычаг, ударил кулаком по столу:
– Проклятье!
Альке внес огромный поднос: кофе и бутерброды.
– Вы, наверное, проголодались…
Пуш действительно проголодался. После завтрака в Висбадене у него маковой росинки во рту не было. Но охотничий азарт до настоящего момента подавлял голод.
– Смешно, однако, – завел разговор Альке, – двое наших патрульных оставили днем для другой смены записку.
– Ну?
