Рената отворила.
В комнату ворвались Оливер, Ирис, Сабина, Йорг, Андреа, Бруно и грохнули на стол огромную коробку с пирожными. Рената и Стефи отправились на кухню кипятить чай и снова варить кофе. Бруно и Йорг притащили еще стулья. Ирис и Сабина удобно расположились на широкой кровати, Андреа вытянулась в любимом Ренатином кресле, Бруно и Йорг удовольствовались жесткими стульями. Оливер без стеснения копался в книгах, которыми плотно забиты были четыре полки.
– Ну наваливайтесь…
Чай и кофе разлили по чашкам, зазвенели чайные ложечки. Андреа, причмокивая, облизала пальцы и потянулась за вторым куском.
– Это надо было видеть! – рассказывала Сабина с полным ртом. – Распахивается дверь, влетает Клозова собака и прямиком к этому идиоту Олафу. Тот от страха чуть в штаны не напустил.
– Я вот думаю, неужели Олаф сделал это один? – произнесла Рената.
– Сегодня ночью, возможно, – принялась рассуждать вслух Стефи. – А вообще? У нас в городе вечно расклеены плакаты «Боевого фронта». В поселке, что на склоне Розенберга, нацисты швыряют в почтовые ящики коммунистам и социал-демократам письма с угрозами. А в «Замке», там, где собираются обычно иностранцы, в окна то и дело летят камни, бомбы со слезоточивым газом. Это, наверное, целая банда.
– И что же городские власти?
– Городские власти? – отмахнулась Ирис. – А они делают вид, что ничего не замечают. Когда отец Стефи поднял об этом вопрос в муниципалитете, даже Нойнер разыграл театр и заявил, что коммунисты придают слишком большое значение глупым шуткам нескольких мальчишек. Они будто ничего не видят и не слышат!
– Вы знаете про Хольца? – спросил Оливер.
Все кивнули.
– Все-таки удивительно, – задумчиво сказал Йорг. – Мы были в пятнадцати метрах от раскрытия тайны. У меня до сих пор перед глазами тот фургон. Как подумаешь, что там внутри лежал связанный Шойбнер и раненый нацистский главарь…
Стефи кивнула.
– Я тоже все время об этом думаю. И никак не могу вспомнить лица двух типов, что сидели в «форде». Ведь мы тогда смотрели на дурака Олафа, который как истукан уставился на автомобиль.
Все замолчали.
И тут снова раздался звонок.
Рената хотела уже подняться из низкого кресла-корзинки, но Оливер опередил ее.
– Не утруждайте себя, я открою! – крикнул он, разыгрывая кавалера былых времен.
Быстрые шаги простучали по деревянной лестнице, и вот уже Линда на высоких пробковых каблуках влетела в комнату.
– Эй, люди! – крикнула она, обняв сперва Стефи, потом Ренату. – У меня есть фото!
– Какие фото?
– В тот понедельник на Монезее…
Воцарилось неловкое молчание. Стефи отвернулась в сторону, Оливер покрутил пальцем у лба. Линда побледнела.
– Ну и дура же я, – выдавила она наконец.
Но Стефи неестественно твердым голосом произнесла:
– Доставай! Я хочу посмотреть.
Фотографии пошли по рукам, никто не произнес ни слова. Увидев себя рядом с Илмазом, Стефи не удержалась. Сабина обняла ее, принялась утешать.
Вдруг Оливер крикнул:
– Я, кажется, схожу с ума. Фрау Краузе, лупу!
– Что-о?
– Увеличительное стекло!
Рената замешкалась, потом бросилась в другую комнату. Несколько минут копалась она в письменном столе, но наконец вернулась с видавшей виды, поцарапанной лупой.
Оливер буквально выхватил стекло у нее из рук. Долго рассматривал он сквозь него одну фотографию. Потом сказал:
– Линда, ты получишь пятьдесят тысяч марок!
– Что ты сказал?
– Взгляните сюда! Вот дурак Олаф возле красного «транзита». Мы еще смеялись, когда он уставился на него, как баран на новые ворота. А знаете, кто сидит в этой тачке?
Восемь голов склонились над фотографией.
Затем Стефи воскликнула:
– Да это же Фолькер Грау! Брат Олафа!
