— Вот что, Федот Афанасьич, — рявкнул унтер. — Ты мне не дури! А не то сдам в Преображенский Приказ за навет и ослушание указа государева!
— Помилосердствуй, батюшка! — возопил купец, чуть не падая в унтеровы ноги. — Да што ж ты меня без ножа-то режешь?! Ведь сынок мой, кровиночка! Как же я его на погибель по морю-окияну в скорлупке деревянной отпущу? Ты пойми! Сам ведь родитель.
— Да я-то что, Афанасьич, — помягчел старшой. — Я ведь человек подневольный. Что приказано, то и сделал. А не сделаю — так ведь семь шкур спустят, коли до смерти не забьют. Ты уразумей, мил человек, я ж не со зла.
— Оно конечно, — вздохнул Федот Афанасьевич, и тут его маленькие глазки блеснули. — Сынка, значит, Пашку?.. Сейчас-сейчас… Спит, умаялся. Соберу, пока мать не видит, не то визгу-то бабьего не оберешься.
Купец опрометью метнулся в сенник, где безмятежно спал ночной гость.
— Вставай, малый, ждут тебя!
Ванюша вскочил и захлопал вокруг себя ладонью.
— За мной? Правда?! Они меня сами нашли? Ой, спасибо вам, добрый человек!
— За что? — оторопело уставился на него Федот Афанасьевич.
— За хорошие новости, — Сеич, наконец, нашел очки и водрузил их себе на нос. — Вы даже сами не представляете, какую радостную весть принесли!
— Ну коли так?.. — облегченно вздохнул купец, которого таки грызла совесть. — Пойдем, милый.
Иван в радостном возбуждении вылетел на крыльцо, но, увидев вместо симпатичных хроноразведчиц суровые ражие физиономии, побледнел и растерянно оглянулся на хозяина. Тот смутился и торопливо забормотал:
— Ты, паря, прости, не серчай! Сынка-то больно жалко. А ты не боись, тебя-то такого далёко не поведут. Хромой ты, да и тронутый маленечко. Тебя-то отпустят. Уж больно жалко сынка в матросы отдавать. А я те хлебца тут на дорожку… Сальца… А?
«В матросы?! — мысленно ахнул Ванюша. — Да я же еще в школе от физкультуры освобождался. Почки, да и зрение… — Но поразмыслив, решил не сопротивляться. — Может и правда… Скорее к Петру попаду… К разведке… А там и домой!..»
Поэтому он покорно брел сначала за купцом, который настойчиво звал Сеича Пашей и то и дело лез целоваться, а потом и за нелепо бритым мужиком в кургузом немецком кафтане.
— Дак ты — Пашка? — хитро прищурился тот, обернувшись.
— Пашка, Пашка! — закивал головой Федот Афанасьевич и сунул унтеру в руки тугой позвякивающий мешочек.
Унтер незаметным движением опустил кошелек за пазуху и осклабился:
— Ладно, Пашка, пошли!
Глава 59
Сейчас я разберусь, как следует, и накажу кого попало!
— Ф-фу! — Джоанна устало прислонилась к дубу. — Черт бы побрал этого Сеича. Куда ж его занесло?
— Ванюша — зверь непредсказуемый. Надо искать.
— Да уж куда мы денемся? Да-а! Попробуем углубиться в ситуацию. Сеич — профессиональный историк, специалист по Руси времен Ивана Грозного… Узкий специалист, как щель в почтовом ящике.
— Ага, — поддакнула Ксави, — пишет диссертацию на тему: «Влияние банного дела в Тульской губернии на развитие научной мысли государства Московского при Иване Четвертом».
— Вот-вот. Кроме того, он рафинированный интеллигент в… надцатом поколении, кабинетный ученый. И вот это горе луковое попадает сюда, в наш исторический миксер! Как бы ты повела себя на его месте?
— Ну-у… — Ксави задумалась, — я бы поймала какого-нибудь пацана, дала б ему в ухо и быстренько узнала как добраться до меня.
— Не совсем так, но в принципе верно. Если Сеич не хронический кретин, он, вероятно, попробует сориентироваться во времени и в пространстве и пойдет расспрашивать людей. А в каком-нибудь местном постоялом дворе наш Ванюша в своих линялых джинсах, клетчатой ковбойке и очочках…
— Будет заметен, как пирамида Хеопса на огороде, и неуместен, как подлинник Хокусаи в тюремном сортире.
— Близко к тексту. В общем, надо искать очевидцев.
— Значит — в ближайший трактир! — Ксави в предвкушении потерла руки.
Это был уже пятый «ближайший» трактир. В четырех предыдущих прохожий люд таращился на двух пристающих с расспросами личностей. А хозяин последнего по счету постоялого двора даже икнул от изумления, увидев, как одна из личностей махом употребила ковш выдержанной бражки. И даже не поморщилась.
Еще с порога разведчики заподозрили неладное. Слишком шумно было в трактире. Не по времени. Осторожно заглянув, они увидели, как толпа озверевших богомольцев кого-то избивает. «Божьим людям» не без удовольствия помогали кряжистые торговые людишки. Из эпицентра ударов доносилось жалобное повизгивание то ли котенка, то ли щенка.
Ксави, не раздумывая, врубилась в кучу.
— Маленьких бить?! — рычала она, сея смятение и затрещины. — Ах вы, внуки дохлой стеллеровой коровы, помесь килек с банками! Мало вам вашей вонючей водки с селедкой?! Развлечений захотелось, швабры Иисусовы?! Ща! Джо, где ты там?
— Здесь! — буркнули над ухом. — Кулак вот стесала об чье-то рыло. Что, кайманы тухлые, не нравятся зубы в ёлочку?
— А мы их сейчас — в полосочку!.. — Мари с вдохновением лупасила кулаком направо и налево, круша челюсти и расплющивая носы в лепешку. Джоанна активно помогала. Над толпой, как в добрые пиратские времена шрапнелью проносились выбитые зубы и щепки богомольских посохов, обломанных о богомольские же головы. Воздух наполнился стонами и воплями.
Пока Ксави, вспомнив молодость, лихо месила кулаками полностью деморализованных экс- агрессоров, Джоанна пробилась все-таки к центру заметно редеющей толпы. Перед ней, окаменев от изумления, сидел донельзя встрепанный и измазанный мальчуган лет семи. В его медового цвета глазенках плескалась смесь боли и восторга. Левая рука была неестественно вывернута.
— За что тебя, ребятёнок?
Мальчишка скосил глаза в сторону. Там лежала краюшка хлеба, затоптанная в грязь десятком сапог. У Джоанны сжалось сердце. Она подхватила было мальчонку, но тот отчаянно вскрикнул и схватился за раненную руку. Джоанна осторожно ощупала ее и облегченно вздохнула:
— Ну, это пустяк. Вывих. Сейчас, малец, сейчас…
Она одной рукой придержала уже слегка опухший локтевой сустав, другой крепко охватила запястье и со знанием дела дернула. Мальчишка взвизгнул, но тут же утих и удивленно посмотрел на свой локоть.
— Порядок? — улыбнулась Джоанна. — Больше не болит? А теперь я перевяжу — и всё. До свадьбы заживет.
