красноречие Нестора и целомудрие Одиссея.
Ричард превратился в героя Европы. В нем видели истинного принца, величайшего воина Европы, человека, который преодолел волю отца лишить его наследства и сломил стремление братьев подорвать его власть в Аквитании. Именно он вышел победителем из десятилетних войн между аквитанскими баронами и герцогами, а кроме того, он был любимцем своей знаменитой матери-страдалицы, несравненной Элеоноры.
Тридцатитрехлетний Ричард был рыжеватым блондином с румяными щеками. Кажется, только внешность роднила его с Англией, в остальном это был человек континентального склада. Больше всего он любил французский язык, предпочитая его и на войне, и в личной жизни. Англия всего лишь была для Ричарда наиболее простым путем к власти, страной, которой ему легче всего было управлять. Ее несметные богатства он рассматривал как казну для своего Крестового похода и, не церемонясь, продавал высокие титулы, должности шерифов и даже церковные должности, так же как города, поместья и замки, чтобы получить доход. Из каждого города Англии для священной войны были реквизированы два боевых коня и одна рабочая лошадь. Готовясь к войне, Ричард однажды заметил: «Я продал бы и Лондон, если бы на него нашелся покупатель».
На англичан, включая духовенство, Ричард наложил особый налог, известный как «Саладинова подать», — в течение трех лет в каждом приходе со всех имуществ взималась десятина, а те, кто не платил, подлежали отлучению от церкви. Разумеется, крестоносцы освобождались от налога, и это сильно способствовало пополнению их рядов. Как все налоги, «Саладинова подать» не пользовалась популярностью. Роджер Вендоверский называл ее «вымогательством под маской благих целей, которое будоражило и духовенство, и народ».
Стан войска крестоносцев в предгорьях Альп выглядел достаточно живописно благодаря разноцветным рыцарским шатрам. Он был подобен городу, внезапно выросшему там, где вчера еще ничего не было. «Там собралась воинственная молодежь разных стран, готовая, кажется, покорить весь мир, — писал ведущий хронист Третьего Крестового похода. — Они считают, что нет слишком тяжелых переходов, как и непобедимых врагов. Они готовы стоять до конца, поддерживая друг друга в сражениях».
Над морем палаток возвышались штандарты двух королей. Красное знамя Ричарда I Плантагенета, государя Англии и Аквитании, было украшено эмблемой святого Георгия — тремя золотыми львами на алом поле. Знамя Филиппа Августа Капета, короля Франции, украшали золотые геральдические лилии на лазурном фоне. Оба короля построили свои войска. Английские и французские рыцари восседали на мощных боевых конях (лучшими из них считались французские тюркеманы). Многие воины откровенно гордились своей символикой крестоносцев — красными крестами на груди и на спине, украшавшими их белые накидки, надетые поверх стальных кольчуг. В свете солнца сверкали их конические или круглые шлемы и наконечники копий, к древкам которых были прикреплены флажки с родовыми эмблемами. У каждого был щит, защищающий все тело с головы до ног. Каждый из рыцарей также имел оруженосца, который заботился о своем хозяине, о его вооружении и коне и был готов вслед за ним броситься в гущу боя.
Позади строя рыцарей стояли более легко вооруженные пехотинцы, а также военные механики. Отдельно, впереди легкой пехоты, был построен полк арбалетчиков — Ричард любил применять в бою тяжелые арбалеты, хотя при этом он и нарушал волю Рима. Папские указы запрещали использование рыцарями подобного смертоносного оружия как безнравственный поступок, но Ричарду была по душе смертоносная сила арбалетов, и он знал, что его противник на Востоке не имеет подобных военных частей. Он же привык полагаться на них во время военных действий последнего десятилетия в своем собственном королевстве. Существовал и усовершенствованный вариант арбалета — баллиста, превращавшая механический лук в подобие пушки. Ричард слышал рассказ о том, как два неприятельских воина были однажды поражены одной арбалетной стрелой, и эта история казалась ему забавной — получалось, что вражеских солдат можно нанизывать на стрелу, как на кухонный вертел.
Конечно, лагерь крестоносцев в Везелэ вполне мог вдохновить трубадуров, певших о любви, доблести и благочестии рыцарей:
В аббатстве Везелэ хранились мощи святой Марии Магдалины, потому что она, согласно Новому Завету, после окончания земной жизни Христа отправилась проповедовать его учение в Южную Галлию и скончалась в Альпах, где провела в уединении последний период своей жизни. Предания об этой святой были живы в краю, где стояло войско крестоносцев, и освящали начатое ими дело. Как и раньше, Везелэ превратилось в отправную точку Крестового похода.
Судьбы и жизненные пути королей, предводителей крестоносцев двух стран, тесно переплелись между собой. В Третьем Крестовом походе им следовало избежать ошибок, совершенных их отцами во время предыдущего. А между тем перед ними стояла не в пример более сложная задача. Теперь была потеряна почти вся Святая земля и Палестина, а не один лишь город Эдесса, а Сирия и Египет были объединены. Что же до Саладина, то в его лице Ричарду и Филиппу предстояло воевать с величайшим из восточных полководцев со времен Кира Великого.
Французский король, неженатый и не склонный к семейной жизни, не отличался мужественностью и силой воли. Ричард знал его как человека неустойчивого, который был вспыльчив, но отходчив. Филипп не любил рисковать и не разделял страсти товарища к турнирам и охоте. Если английский король сам писал стихи, то Филипп даже не смог выучить латынь, а потому, считался по понятиям своего времени, человеком необразованным. У Ричарда был мощный испанский боевой конь, а Филипп предпочитал лошадей более легкого сложения. Поэт Бертран де Борн так писал об этих двух государях: «Сэр Ричард охотится на львов, используя кроликов как приманку, и делает это весьма успешно. Он также не раз ловил огромных орлов с помощью бумажных змеев… Король Филипп охотится с соколами на воробьев и мелких птичек, и его люди боятся сказать ему, что это у него получается все хуже».
Филипп был моложе Плантагенета, но правил на десять лет дольше его. Он был куда слабее Ричарда как воин, но и у него за это время накопился некоторый военный опыт, прежде всего во время стычек с беспокойными фламандцами. Годы правления научили его, что надо быть хитрым дипломатом и хорошим администратором. Если Ричард чувствовал себя лучше всего на коне, с мечом в руках, то Филипп быт в своей стихии, сидя на троне со скипетром и занимаясь межгосударственными делами. «Французский король держится так вкрадчиво, что я опасаюсь, как бы он вдруг не бросился на меня», — пошутил однажды тот же Бертран де Борн. Филипп был болезненно мнительным, ему всюду мерещились враги, и в отличие от громкоголосого и грубоватого Ричарда обманчиво слабый Капетинг часто выглядел тихим и чопорным.
Ричард любил при каждом удобном случае шокировать своего друга грубыми остротами и фривольными песенками, которым он научился в родной ему Аквитании. Это казалось ему еще приятнее оттого, что Филипп вел себя жеманно, не проявляя признаков чувства юмора. Однажды, когда Филипп услышал, что один его рыцарь богохульствовал во время игры в карты, король приказал трижды окунуть невежу головой в воду, а затем издал специальный указ, запрещающий брань во всем королевстве. Ричард же сам любил ругательства и даже кощунственную брань и получал огромное удовольствие, оскорбляя своих священников, которые не могли ему ответить.
Эти два человека, разные, как лед и пламя, всегда были близки и теперь оказались в одной упряжке перед Третьим Крестовым походом.
Великолепное зрелище, которое являл лагерь крестоносцев в Бургундии, издали напоминающее цветистый луг, скрывало тайные интриги и противоречия, существовавшие в самом этом лагере. Летописец
