вопрос, мой мальчик, речь идет о благе общества, о городе — короче, о том, чтобы обеспечить сильную власть. Потому что сейчас все пущено на самотек. Будь ты и вправду не молокосос, а взрослый мужчина, ты сам послал бы ее, не откладывая, к Икарию, чтобы тот отдал ее будущему мужу.
Телемах, еще не успевший сесть, воскликнул:
— Неужто я стану выпроваживать из дома мать, когда, быть может, отец мой еще жив! Если ты к этому клонишь, скажи напрямик. Но нет, этому не бывать. Если она сама захочет уехать к Икарию, тогда пожалуйста, но…
— Глядите!
— Глядите! Глядите!
Все задрали головы кверху.
Высоко-высоко над самым городом показались две птицы, летящие со стороны моря.
— Это никак орлы?
— Орлы! Орлы!
— Не вижу. Где?
— Вот они!
— Вот они! Вот они! Вот!
Птицы описывали друг над другом круги, словно собираясь вступить в схватку. Вдруг по кругу бочком- бочком, повторяя движение птиц, засеменил старик Алиферс [56]. Борода его тряслась, голову он запрокинул так, что чуть не вывернул себе шею, борода развевалась, руки дрожали, из беззубого рта летела слюна — прорицатель.
— Я знаю, что они предвещают! Я знаю, что они предвещают!
— Он знает, что они предвещают! Это Алиферс! Он умеет прорицать!
— Ну и что же они предвещают? — недоверчиво спросил Эвримах. — Уж конечно, какую-нибудь беду? Предсказывать беды ты мастер!
— Предсказывать беды он мастер! Какая же это беда? Какая?
— И вправду беда, — прокаркал старик, — Внемлите! Он вернется, и вам придется ответить за все, негодники! Внемлите! Это-то и предвещают птицы! Внемлите! Что еще вы хотите знать? Внемлите!
— Он вернется! Внемлите! Он вернется!
— Кто вернется? — ледяным тоном спросил Амфином и встал, как и все прочие.
— Он, — объяснил Алиферс. — Я это вижу! Узрите все!
— Вон что! — бросил Амфином, повернулся к нему спиной и внимательно вгляделся в остальных.
— Он? Ну да, ОН! Кто «он»? Да ОН же, конечно!
Орлы взмыли к вершинам гор, вернулись назад, покружили над городом и, полетев в сторону Зама, исчезли в просторах над морем.
Все теснились вокруг Алиферса, а он продолжал похаживать по кругу бочком-бочком, самодовольно пыжась.
— Я вам говорил, я всегда это говорил!
— Он всегда это говорил!
— Что ты говорил, дядюшка?
— Он вернется на двадцатый год — что же еще!
— Он вернется на двадцатый…
— Пфф! Ерунда! Откуда тебе знать, что предвещают птицы?
— Откуда ему знать, что предвещают птицы?
— Знаю, — загадочно сказал старик. — И больше я ничего не скажу.
— Он просто знает, и все тут!
Эвримах, который вообще слыл человеком невозмутимым, с угрожающим видом двинулся на старика, тот отшатнулся.
— По правде говоря, старик, у меня руки чешутся намять тебе бока.
— Намять ему бока, — эхом отозвался хор.
— Добрый Эвримах, но я же это вижу! — стал оправдываться перепуганный старик.
— Он это видит!
— Чушь! — объявил Эвримах. — Ты видишь не больше других. Просто ты хочешь посеять смуту, думаешь, я не понимаю!
— Он хочет посеять смуту!
— Но, милый, добрый Эвримах, ведь давно уже было предсказано, что на двадцатый год…
— Давно уже было предсказано, что на двадцатый…
Эвримах пожал плечами. Но поскольку он стоял на виду, он обратился к народу с небольшой речью:
— Все это так называемое Народное собрание — чистейший вздор. Как и предсказания и прочие выдумки. У Телемаха одна только цель — помешать естественному ходу вещей. Будто наша Партия Прогресса не знает, в чем благо для города. Но раз уж Телемах настоял на своем и мы сюда явились, мы можем заодно постановить, чтобы он просил свою Премногоуважаемую мать отправиться к ее почтенному отцу Икарию и там подождать, пока отец решит, кого ей следует избрать в мужья. Она может сама помочь ему в выборе, мы своего слова не нарушим — у нее в запасе еще много дней. Все необходимые формы будут соблюдены, свадьбу может устроить Икарий, а она возвратится сюда и будет здесь царицей.
По правде сказать, у Телемаха был довольно жалкий вид, когда он попытался отвечать, — голос его сделался плаксивым, сам он опять стал мальчишкой.
— Разве вы не можете снарядить быстроходную галеру, чтобы я поехал в Пилос и Спарту разузнать, что им известно о моем отце? — хрипло спросил он и стал часто-часто глотать. — Я…
И осекся.
— Думаю, вы должны на это согласиться, — сказал Ментор, один из старейших друзей Долгоотсутствуюшего, бывший к тому же (правда, по названию, а не на деле) опекуном Телемаха. — По- моему, вы не вполне уяснили себе, кто таков Он, Долгоотсутствующий. Если он возвратится, берегитесь!
— Что он сказал?
— Он сказал: 'Если Долгоотсутствующий возвратится, береги… '
— Если он возвратится, мы окажем ему прием… какой найдем нужным! — гаркнул молодой человек по имени Эвенор, сын Леокрита, и огляделся вокруг в поисках поддержки. — Нас тоже голыми руками не возьмешь!
— Ладно, хватит валять дурака! — веско объявил Антиной.
— Что?
— Да, да, он сказал, они окажут ему прием, какой они найдут нужным.
И собравшиеся стали расходиться, нестройно гомоня. Затея Телемаха потерпела несомненное поражение.
Он медленно сошел вниз к гавани, рядом с ним бежали его собаки.
Насчет дальнейших событий этого дня известно, что неподалеку от гавани, на постоялом дворе Ноэмона Телемах встретился с тем, кто именовал себя Ментесом с острова Тафос, и между ними произошел разговор. Потом в течение нескольких часов они с тафийцем обошли разные места в городе и в его окрестностях. Телемах встретился с товарищами детских игр и с друзьями, на которых мог положиться. Он пытался сколотить не партию, а команду гребцов. Когда он — в одиночестве, сопровождаемый только собаками — возвратился домой, в мегароне в ожидании ужина сидело десятка два женихов, игравших в разные игры. Антиной обратил к нему свое смуглое насмешливое лицо и крикнул примирительным тоном:
— Эй, не вешай носа, садись-ка лучше с нами играть, пить и есть — будь человеком!
Он даже встал и положил руку на плечо Сына:
— А ну, парень, выше голову.
Телемах стряхнул его руку.
— Хватит ребячиться, — холодно сказал он. — Спокойной ночи.
Он отправился к себе и послал за Эвриклеей, Они довольно долго беседовали о разных разностях.
