Особое задание. Повесть о разведчиках

Никитична закашлялась и смешала карты.

—   

Ай, Никитишна, что же ты делаешь!

—       

Заврались совсем у меня карты, помногу гадаю. Отдохнуть им надо.— Никитична уп­рямо сунула карты в обвисший чулок.

—       

Ох, Никитишна, — огорчённо вздохнула племянница. Она принялась развязывать мешок, отсчитала несколько картошек — плата за гада­ние.

А Никитична вышла на кухню напиться. Хо­зяйка мигнула ей, указала рукой, Никитична обогнула печь,

—   

Здравствуй, «Брат».

Он берёт в свою руку её жесткую маленькую ладонь, усаживает Никитичну рядом.

—   

Запоминай, — отчётливым шопотом говорит он. — Сегодня же передать в партизанский от­ряд. Гитлеровцы силою до трёх батальонов с двумя танками готовят наступление на Оленинский партизанский отряд. Выступят в бли­жайший день...

Старуха нагибается над ведром с водой, гре­мит кружкой о ведро,— и повторив, возвращает­ся в комнату.

Хозяйка, погасив свет, садится к окну; отдёр­нув занавеску, она смотрит на освещенную лу­ной улицу, следит, не идёт ли кто, не грозит ли опасность «Брату».

«Брат» прислонился спиной к тёплой печке. Ноет под ключицей зажившая недавно рана, кло­нит в сон. Ему виден освещённый лунным светом профиль пожилой женщины у окна, — до утра просидит она здесь на своём посту. Он думает о том, что он, разведчик, посланный за линию фронта, не одинок на земле, оккупированной вра­гом. Незнакомая женщина, оттеревшая ему се­годня обмороженные ноги, и семья старого железнодорожника, где его спрятали и выходили, когда он был ранен в ночной перестрелке с пат­рулем, и хозяйка этого дома — все эти люди, ри­скуя жизнью, помогают ему. Одно чувство дви­жет им и этими людьми — чувство любви к род­ной земле.

Ранним утром затемно он уйдёт отсюда, и сно­ва поведёт свою сложную жизнь в облике заме­стителя заведующего торговым отделом город­ской управы. В связи с взрывами в немецких учреждениях фашисты в панике переарестовали прежний состав городской управы, заподозрили в измене. Ему удалось воспользоваться «смутой»: он проник на работу в городскую управу. Слож­ные, рискованные действия предшествовали этому.

Тепло от печки приятно согрело спину. Сквозь одолевавшую дремоту «Брату» привидилось... Зимний день первого года войны... Метель оку­тывает снегом темнеющий вдалеке разрушенный сарай, подкошенную снарядом ель — исчезают ориентиры. Он, офицер разведки, поведёт сей­час на задание небольшой отряд. Словно чуя, гитлеровцы наугад густо обстреливают передо­вую. За спиной люди ждут сигнала, чтобы вы­ступить, поползти, а он на секунду замешкался, пережидая, не стихнет ли обстрел. Вдруг, проры­ваясь сквозь вой метели, сквозь свист снарядов, донёсся громкий женский голос, он обращался к немецким солдатам, предупреждал их о траги­ческом для них исходе затеянной фашистами войны. В ответ лишь чаще полетели сюда враже­ские снаряды.

Разведчики поползли, а над ними стелился яс­ный женский голос. Откуда взялся он здесь, на передовой, под усилившимся обстрелом против­ника в злую, заунывную метель?

Когда «Брат» вернулся с задания, он вспом­нил и спросил, кто это обращался к гитлеровцам с передовой. «Девушка к нам из Москвы при­была, — объяснили ему, — студентка, в наш по­ литотдел инструктором назначена» — и показали её издали... Светлые волосы выбиваются колеч­ками из- под серой ушанки, глаза большие, круг­лые. Офицерские ремни складно опоясывают ши­нель. Так он впервые увидел её. Валя, Валенька...

Он отогнал дремоту, встал. Хозяйка по преж­нему сидела на своём посту у окна. Луна по­меркла, темнее стало на улице. Наступало утро, пора было уходить...

* * *

Сегодня подполковник Ярунин сам пришёл де­журить у аппаратов. Ночь с четверга на пят­ницу — это время для связи с «Братом». Всю ночь подполковник просидел в наушниках, глаза его были прикрыты веками, может быть, дремал или просто сосредоточенно прислушивался. Белоухову ни разу не приходилось так долго нахо­диться наедине с подполковником. «Товарищ, подполковник, можете доверить приём мне», — хотел сказать ему Белоухов, но так и не решился. Он подбрасывал поленья в железную печку, смотрел на огонь.

Фашисты судорожно вылавливают всех, кто сколько-нибудь подозрителен им, каждый день приносит новые тяжёлые известия: погиб раз­ведчик, оборвалась связь... В этих условиях не­ обходимо было сохранить людей, менять харак­тер связи, не погубить созданную мудрым опы­том, изобретательностью и презрением к смерти кропотливую, выверенную, как механизм, раз­ведку в тылу врага и в то же время нельзя было ни на один день отказаться от своевремен­ного получения донесений. Поэтому так напря­жённо ждут здесь, по эту линию фронта, связи.

Наконец, «Брат» заговорил. Ярунин слушал его, вставляя короткие, мало понятные Белоухову замечания. Окончив прием, Ярунин встал, воз­буждённо зашагал по блиндажу, остановился, спросил у Белоухова:

—   

Ты в Ржеве ориентируешься?

—   

Да, товарищ подполковник, ведь Ржев мой родной город,— пылко ответил он.

Ярунин ушёл, не сказав больше ничего, оста­вив Белоухова в смятении: что означает его вопрос?

Задевая ветки деревьев разлетающимися рука­вами накинутой на плечи шинели, подполковник шёл по лесу, вслед ему с потревоженных веток осыпался снег. Хорошо дышалось в этот ранний час морозного утра.

В лесу за несколько дней вырос военный го­род: густо лепились друг к дружке блиндажи, образуя подобие узкой улички; над протоптан­ными в снегу тропинками, от сосны к сосне про­ тянулись наскоро сколоченные перила — это что­бы ночью, не зажигая фонаря, передвигаться наощупь; вверх в безветреный воздух подни­мались из труб прямые столбы дыма.

Навстречу подполковнику неслись приветствия часовых, хрипловатые от продолжительного мол­чания голоса. Подполковник заметил появивше­гося на опушке леса капитана Дубягу, вечером выехавшего с заданием на передовую. Почему вернулся Дубяга? Кого привёл он?

Дубяга подбежал, поднёс руку к ушанке, доло­жил подполковнику:

—   

Из ржевского лагеря заключённых от

Ха

сымкули прибыла связная.

Подполковник поправил сползшую с плеча ши­нель, подошёл ближе, разглядел: наглухо завя­занный платок, глубоко впавшие глаза, измож­дённое лицо. Он поздоровался и неловко пожал вместе с рукавом протянутую ему в ответ руку.

На топчане в блиндаже разметалась в жару связная из ржевского лагеря.

—   

Люба, — тихо зовет её Дубяга, — Люба, ты вспомнила?

Она медленно, широко распахивает глаза, тусклый язычок коптилки дрожит у неё на лице. Лицо худое, скулы обтянуты кожей, рот стиснут в напряжении.

—   

...Припомнила, — с трудом выговаривает она, — еще гоняли на угол Калининской улицы...

—   

Там тоже гнёзда для мин?

—   

Да, и там... откапывали... Три дня го­няли туда на работу. Земля мёрзлая... ломом били...

Она снова закрывает глаза. Дубяга возвра­щается к расстеленному на столе плану Ржева: фашисты начали минировать Ржев, на улицах, дорогах, под домами глубоко закладываются мины. Об этом сообщила Люба, связная под­польной группы лагеря. Дубяга нашёл на плане Калининскую улицу, сделал ещё одну по­метку.