Особое задание. Повесть о разведчиках

Как отчётливы эти последние минуты про­щанья! Взгляд умных глаз подполковника, креп­кое его рукопожатие, сдержанная сердечная взволнованность,— вот то пристанище, к кото­рому не раз будет мысленно обращаться из вра­жеского стана разведчик.

Долго тянется в лесу тёмная, сырая ночь. Вда­леке обшаривают небо бледные прожекторы, где- то в стороне застрекочет в воздухе самолёт и стихнет. Уже пятые сутки отряд сидит в засаде.

На шестой день засады утром прискакал комендант штаба. Он спешился и побежал на-» встречу Дубяге, придерживая кобуру с пистоле­том. Едва выслушав его, Дубяга вскочил на свою лошадь, уже осёдланную с зари, и вылетел из лесу.

Когда он вернулся, по сапогам его, по животу лошади сползали серые хлопья пены, фуражка Дубяги сбилась на затылок, чёрные кольца во­лос слиплись на лбу. Он вынул из полевой сумки блокнот и в седле написал донесение под­полковнику Ярунину:

«Сегодня на рассвете патрулями обнаружены в лесу, восточнее 4 км нашей засады, два пара­ шюта.

Немедленно приступаю к прочёске леса, дорог и прилегающих населённых пунктов...».

Лошадь жевала удила, запрокидывала назад голову, мешая писать.

Дубяга приказал сержанту Бутину итти с до­несением к подполковнику, а бойцам — снять пост и приступить к прочёске леса. Весь день он не слезал с седла, рыскал с отрядом бойцов по лесу, по дорогам.

К вечеру небо очистилось. Казалось, солнце сегодня дольше обычного задержалось на небе. Дубяга ехал один. С трудом шла лошадь по бревёнчатому настилу, выстроенному на топком участке дороги, спотыкалась, соскальзывала тон­кими ногами в щели между брёвнами.

По этой дороге могут пройти немецкие дивер­санты к артиллерийским складам армии.

Там, где кончался настил, вышел из-за кустов часовой замаскированного контрольного поста, откозырял и приветливо заулыбался. Дубяга проехал мимо, потом повернул лошадь назад.

—   Почему документы не проверяете? — крикнул он часовому.

—    Я, товарищ капитан, ведь знаю вас.

—   Ты меня знай, когда с поста сменишься, а сейчас ты часовой и все для тебя одинаковы,

—    Есть, — сказал часовой.

Дубяга проверил, известно ли часовому, кого он должен задержать, какие документы на руках у этих двух человек, одетых в форму советских военнослужащих. Убедившись, что часовой пра­вильно проинструктирован, Дубяга поехал дальше.

Перед поворотом дороги старый шлагбаум был вздёрнут вверх и нелепым журавлём торчал из­

дали. Сразу за

поворотом начиналось сожжённое село: голые трубы, вздыбленные от пламени же­лезные кровати, искалеченная домашняя утварь. Одичавшая кошка с голодным блеском в глазах бесстрастно прошла мимо. В тёмном проёме окна уцелевшей части дома трепетали от ветра клочья занавесок, они казались одушевлёнными на этом пустыре.

Знакомая картина пепелища, но она заставила содрогнуться Дубягу. Он сошёл на землю, через- всё село тянул за собой лошадь. Пустынно, скорбно было вокруг. Наконец, село кончилось. Дубяга понуро постоял у опалённой пожаром сухой берёзы, занемевшими от усталости паль­цами свернул папиросу.

Далеко отсюда, в Белоруссии, лежит его род­ная деревня, там родился, вырос он, ходил в школу, а в четырнадцать лет навсегда ушёл из дому.

..«Скудный узелок его ловко прилажен на спи­ну , за голенищем сапога походный нож.

Встреч­

ный ветер бьёт лицо. Он оглядывается в по­следний раз: далеко на дороге осталась мать, стоит она разутая, в руках повисли туфли. Трудно было овдовевшей рано учительнице вы­ растить четырёх сыновей,

ещё

труднее одного за другим проводить их. Ведь можно учиться в сво­ём районном центре, но и этот, последний, уез­жал

в

далёкую сторону, хотел итти своим путём.

Дубяга

никогда не рассказывал о себе. Попро­сту он считал, что никакой биографии у него нет. Окончил фабзавуч, работал на строительстве, со строительства ушёл в кадровую. Армия при­вязала его накрепко, здесь он и остался. Служил

на западной границе; был вместе с теми, кто принял на себя первый удар немцев и отходил с боями.

А мать? Они не очень часто приезжали к ней, её четыре сына. Незадолго до войны Дубяга гостил у неё. Мать всё такая же, шагает крупно, быстро, часто подносит руку к глазам по старой привычке откидывать со лба пушистую прядь волос. Деятельная жизнь и почёт, окру­жавший учительницу, молодили её, и только те­перь, отделённый от матери линией фронта, он впервые думал о ней, как о старой, беспомощной женщине, думал с болью, с яростной злобой к врагу.

Может быть, такой же, как это село, он уви­дит и свою деревню. Дубяга размял в пальцах горячий окурок, бросил его и далеко сплюнул сквозь зубы. Голодная лошадь нехотя оторвалась от травы, подняла голову и пошла шагом.

* * *

«Вездеход» мчался по дороге. В машине, дер­жась за ветровое стекло, стоял высокий человек в танкистском комбинезоне, с наголо выбритой непокрытой головой — командующий армии. Он любил на ходу машины охватить взором рассти­лающееся за дорогой неподнятое поле, изрытое гусеницами танков; и чёрным вороньём присев­шие вдалеке на поле сбитые в рукопашном бою немецкие каски; и рощи и перелески, спалённые огнём артиллерии; и балку, что петляя бежит издалека наперерез дороге, то пропадая с глаз то взметая вдруг за поворотом зелёные вершины обильно разросшихся в низинке деревьев.

Командующий ехал на передовые позиции. Встречавшиеся с машиной бойцы и командиры, узнавая, приветствовали его и провожали ма­шину глазами. Командарма привыкли встречать на дорогах армии, в частях, на передовой.

Вправо от большака убегала к лесу свежепроложенная дорога. Генерал указал на неё шофёру, и машина круто свернула к штабу дивизии. Те­перь машина шла по лесу, с хрустом подминая колёсами сухие сучья. Замелькали блиндажи, — «вездеход» въезжал в расположение КП диви­зии. На ходу выпрыгнул сидевший на заднем сиденье адъютант с автоматом на груди.

—    Где разместились разведчики? — крикнул он попавшемуся ему первым бойцу.

Шофёр подрулил к блиндажу, и командующий вышел из машины. Мимо часового, замершего с приставленной к ноге винтовкой, генерал спу­стился вниз по земляным ступеням, открыл дверь блиндажа.

Капитан Довганюк бросил на стол ручку, вско­чил на ноги. Командующий остановил его.

—    Как это случилось с Яруниным? — спросил он, грузно опускаясь на скамью, достал платок и вытер бритую голову.

Волнуясь, капитан рассказал, как подполков­ник Ярунин вышел из блиндажа, в это время над лесом снова появились вражеские самолёты, они низко спустились, обстреляли расположение штаба и, зайдя с севера, сбросили бомбы. Под­полковник Ярунин был контужен, и его тотчас же увезли в санбат дивизии.

—    Что говорят врачи? — спросил генерал.

—       Врачи, товарищ генерал-лейтенант, говорят, что подполковнику нужен полный покой, что он должен вылежать и тогда будет здоров.

Только сейчас командующий заметил человека, стоящего в стороне от стола, Он сосредоточенно рассматривал бревенчатые стены блиндажа, уце­левшие на них кое-где серые листы немецкой бу­маги. Командующий встал, сделал два шага в тесном блиндаже и оказался лицом к лицу с человеком, стоявшим в тени: низкий лоб, глу­бокий шрам между бровей, малоприметное лицо. Генерал вышел из блиндажа, а за ним следом Довганюк, приказав часовому спуститься вниз. Довганюк сообщил генералу об этом человеке, подозреваемом в шпионаже.

—    Боюсь, товарищ командующий, поторопи­лись мы задержать его, — решился он высказать свои опасения.

Шофёр уже включил мотор. Ставя йогу на подножку машины, генерал распорядился;

—    Продолжайте допрос, результаты доло­жите мне.

Машина медленно шла по лесу, лавируя между деревьями. Когда лес кончился, шофёр прибавил газ, и