Вдруг он предложил Солженицыну:
— Морж, давай бороться!
— А почему бы и нет? — ответил Морж.
Вообще-то он не имел обыкновения бороться или драться. Но, посмотрев с высоты своего роста на маленького Кагана, он почувствовал уверенность в своей легкой победе. Он и не подозревал, что у него не было шансов справиться с таким «вьюном». Минута — и Каган побеждает. Однако Моржу это вовсе не понравилось. Он просто физически не переносит, когда кто-либо в чем-либо одерживает над ним верх. Он побледнел (страшно было смотреть) и заорал на Кагана:
— Ну, ты, жид пархатый!
Это вызвало смятение у окружавших их ребят. Ведь Каганы — одно из самых уважаемых семейств в славном городе Ростове-на-Дону. Отец — известный врач (его почти весь город знает). Из памяти членов этого семейства еще не стерлись воспоминания о погромах царских времен, когда казаки, подогреваемые подстрекательскими воплями провокаторов из организации «Черная сотня» и «Союз архангела Михаила», громили еврейские лавки и линчевали их владельцев.
С тех пор многое изменилось: сыну еврея Кагана, как и любому советскому школьнику, в голову не приходило, что у них в классе могут существовать такие пережитки прошлого. И Каган намерен отстаивать свое равноправие. Он схватил неуклюжего Моржа за воротник и резко его оттолкнул. Солженицын, ударившись об угол парты, упал и рассек себе лоб. Кожа была сильно разодрана, начиная от корней волос до конца правой брови, немного наискосок. Когда рана зажила, образовался глубокий шрам. Этот шрам остался у Александра Исаевича Солженицына на всю жизнь…
А много лет спустя Солженицын повезет за границу этот шрам как vulnerum honestum — почетное ранение, как свидетельство своей сложной судьбы. А на вопрос о происхождении шрама на лице будет отвечать загадочными намеками, вздохами, многозначительно пожимая плечами.
— Это, — будет он твердить, — банально! Ах, не стоит рассказывать, это слишком мучительно и унизительно…
Редко и не у каждого человека бывает в жизни такой момент, который в положительном или отрицательном смысле можно назвать роковым.
Не всегда момент истинного рождения человека совпадает с датой его появления на свет. То же хочется сказать и об Александре Исаевиче с его неизменным моральным и духовным миром, появившемся на свет не в 1918 году, когда у его матери Таисии Захаровны в Кисловодске начались родовые схватки, а одиннадцать лет спустя, когда в школе имени Малевича в Ростове-на-Дону он ударился головой о парту.
В то стремительно исчезающее мгновение, которое мы называем настоящим, за те едва уловимые секунды, когда Александр Солженицын почувствовал тупой удар в лоб и когда по его треугольному лицу потекла кровь, в нем ожило все прошлое, чтобы слиться с минутой настоящего и осветить контуры далекого будущего, которые уже в школе имени Малевича были начертаны с поразительной полнотой.
Если это игра жизни, то она стоит свеч.
Классным руководителем обоих мальчиков был историк Бершадский — добродушный, обаятельный (более того, любимый) великан, который, несмотря на свою солидную фигуру, был неизлечимо болен туберкулезом. Бершадский, как и Каган, был еврей. После случившегося весь класс напряженно ждал, как будут развиваться события. И решение казалось ясным: должны наказать Солженицына.
Однако с этого мгновения, с этого момента второго и истинного рождения в жизни Александра Исаевича Солженицына не предвидится никакой ясности. Он уже никогда и ни в каких случаях не будет руководствоваться законами и правилами, распространяющимися на других.
— Саня, как ты мог сказать такое? — грустно спрашивает Бершадский. Он чувствительный и мягкий человек и к тому же по-настоящему привязан к этому бледному, угрюмому мальчику.
Никто из присутствовавших уже не помнит, что именно говорил в свое оправдание Солженицын, но он выглядел таким несчастным, таким ужасно и несправедливо обиженным, что поневоле симпатии оказались на его стороне. Родителям, учителям и даже одноклассникам становится ясно, что исключить Моржа из школы — значит, по всей вероятности, уничтожить, погубить этого чувствительного мальчика.
И еще одно обстоятельство сыграло тогда свою роль. Саня Солженицын был тихим, услужливым, во всех отношениях положительным учеником. Он всегда шел навстречу учителям, и, если те хотели кому-либо доверить надзор за порядком в классе, выбор всегда падал на Моржа, или Сашу Солженицына, если хотите. В общем, его считали как бы гордостью школы…
Понадобилось сорок лет, чтобы до людей, которые в то время общались с ним, дошло, что Моржу доставляло этакое низменное удовольствие — педантично доносить учителям о любой ребячьей шалости своих одноклассников, и особенно самых близких друзей. Постараемся не забыть эту его черту, ибо в критический момент жизни Солженицына она сыграет свою чудовищно трагическую роль.
…Да, Саня в школе блистает по истории и литературе, отличается по естественным наукам и особенно по математике. Его мать Таисия Захаровна — дочь богатейшего ставропольского землевладельца. После революции она много трудится, надрывается, чтобы сделать все для своего обожаемого Сани, для обеспечения его будущего. Она была отличной стенографисткой и зарабатывала неплохо. Но Таисия Захаровна стремится овладеть более высокой квалификацией, чтобы получать более высокую зарплату. Для этого она поступает на вечерние курсы английской стенографии. И вот однажды с курсов ее провожает один из товарищей Солженицына — Кирилл Симонян. И Таисия Захаровна открывает ему, что мечтает о том, чтобы Саня стал великим математиком.
Так или иначе, Солженицын — первый ученик.
А кто такой Каган?
Отнюдь не гордость школы, а горе: в учебе «середнячок», а в остальном — и всезнайка, и зазнайка, и заводила во всяком озорстве, и признанный лентяй, и немножечко прогульщик, и вообще у него ветер в голове, и драку он затеял из зависти к успехам отличника, да еще клевещет на друга, чтобы избежать наказания…
И хотя весь класс был на стороне оскорбленного еврея (никто не мог позволить себе простить такой антисемитский выпад), Саня представлялся таким несчастным и обиженным, что дело кончилось изгнанием Кагана из школы за хулиганство.
Итак, педагоги решили… Кагана перевести в другую школу. А Солженицын? Он никогда не простит Кагану — у него прекрасная память во всем, что касается его собственной персоны. Александр выждет тридцать лет, а потом, как мы еще увидим, отплатит Саше Кагану за те минуты страдания.
Поистине невозможно понять всю удивительную жизнь Александра Солженицына, полную намеков и наветов, полуправды и лжи, лихих жестов и громогласных воплей, без этой одной-единственной минуты его жизни.
Едва Каган собрал свои вещички, Солженицын обнаружил удивительную вещь:
И еще кое-что.
Если выразиться романтично, Каган и Солженицын побратимы. Какой сумасбродной и необыкновенной бывает дружба подростков! За несколько дней до той злополучной драки встретились в своем излюбленном месте четыре неразлучных друга — Шурик Каган, Кирилл Симонян (по прозвищу Страус, за его высокий рост и длинную шею), Саня Солженицын (Морж) и Николай Виткевич (просто Кока). Это было в пыльном дворике на улице Шаумяна, между двухэтажными деревянными домами. В углу его, как и много лет назад, растет чахлый орешник, а чугунная лестница извивается вверх, к галерее, куда выходят двери всех квартир.
Кстати, эта лестница была первой литературной трибуной будущего лауреата Нобелевской премии. Сидя там, он читал приятелям свои первые литературные опусы, написанные в стиле романов Майн Рида. И как мы увидим, даже эти творческие утренники школяра Солженицына не пройдут бесследно для его друзей.
