иные шаги, связанные с предательством своей Родины или своих друзей и близких, Солженицын, как правило, составлял план действий, всесторонне, словно шахматист, обдумывал всевозможные ходы, составлял аналитические схемы, варианты, прогнозы. Бывали, конечно (как мы это видели), и осечки. Готовясь к переезду на Запад, он составил не один «пасьянс». В книге «Бодался теленок с дубом» он пишет: «На новый (1974) год я
1. Убийство — исключено.
2. Заключение и уголовное наказание — маловероятно.
3. Ссылка без тюремного заключения — возможно.
4. Выдворение за границу — возможно.
5. Суд в издательстве — самое лучшее для меня и самое глупое для них.
6. Кампания в печати, чтобы подорвать доверие к книге (речь идет о книге «Архипелаг ГУЛаг». —
7. Дискредитация автора (через мою бывшую жену) — скорее всего.
8. Переговоры — это не ноль, но возможно.
9. Уступки и протесты — это не ноль»[126].
Мы видим, что для Солженицына представляли угрозу или, по его мнению, были реальными только два варианта вмешательства властей — ссылка или выдворение за границу. Однако он сознавал, что на родине его уже не оставят. Он понимал это и желал этого.
Приведенный выше «прогноз» Александра Исаевича Солженицына составлен очень умно. Однако в одном самовлюбленный «великий калькулятор» опять просчитался: зимой 1974 года никто в Советском Союзе не собирался с ним проводить беседы.
Любопытно также, что в начале рассуждений о «прогнозе» он употребляет слово опять. То есть это не первый его «прогноз». Великий комбинатор знал, что делал, и с присущими ему воображением, точностью и трусостью пытался проанализировать обстановку, чтобы по несчастливой случайности снова «не пережать педаль», как в 1945 году.
Однако весьма характерно, что в «прогнозе» Солженицын ни словом не обмолвился о том, о чем ночью и днем трубит западная антисоветская пропаганда: «диссидентов» в СССР помещают в психиатрические клиники, где из здоровых людей делают сумасшедших. Тем самым он отрицает то, что распространяет западная печать. В психиатрические клиники в Советском Союзе помещаются только душевнобольные. Сам «диссидент №1» это невольно подтвердил. Таким образом, Солженицын сам опровергает легенду, которую сам же помог сочинить.
Солженицын оставил еще одно доказательство того, что хотел быть высланным. Он заявил, что органы КГБ конфисковали «Архипелаг ГУЛаг». О месте, где была спрятана рукопись, знали только три человека: Солженицын, его поклонница В. и Л. Самутин.
Почему органы КГБ обнаружили среднее звено, а не начальное или конечное? И почему вообще Солженицын прятал рукопись у чужих людей, почему не спрятал ее дома?
Почему так вдруг органы КГБ узнали об этой книге именно в тот период, когда Солженицыну крайне необходимо было создать вокруг себя побольше шума?
Не получили ли органы КГБ анонимный донос? Не вспомнил ли Александр Солженицын свои блестящие способности в роли Ветрова и не сыграл ли он здесь самую грязную роль?
Единственным объяснением может быть то, что до органов КГБ дошли «слухи» о романе и о посреднике, знающем, у кого он спрятан. Тот, кто эти слухи распространял, рассуждал довольно четко, уверенно, хладнокровно и цинично: если бы он указал на последнее звено, это не вызвало бы доверия, так как известно, что Самутин в прошлом власовец. Поэтому было целесообразнее назвать среднее звено.
Вполне естественно, о существовании рукописи романа «Архипелаг ГУЛаг» и месте ее хранения мог известить Комитет госбезопасности только тот, кому было выгодно в
Спираль предательства Александра Солженицына достигла апогея.
Самолет, который умчал его к тем, кому он служит, должен был взлететь.
Глава IV. СОЛЖЕНИЦЫН ЗА ГРАНИЦЕЙ
Вечером 14 февраля 1974 года те, кто смотрел информационную программу западногерманского телевидения ЦДФ (Zweites Deutsche Fernsehen), увидели на своих экранах продолговатое лицо, треугольную форму которого особенно подчеркивала взъерошенная борода. Человек немного испуганно озирался на телевизионных операторов и фоторепортеров, затем замахал рукой и сошел по трапу самолета. Это был Александр Исаевич Солженицын.
Его приветствовал Генрих Бёлль. Он сказал журналистам, что гость очень устал, и повел его к машине…
Несколько дней спустя один из крупных чешских антикоммунистов — восьмидесятилетний Фердинанд Пероутка писал в газете «Америцке листы», выходящей на чешском языке: «Александр Солженицын в своей жизни прошел через много тяжелых испытаний, однако самое тяжелое ожидает его сейчас. Сумеет ли Александр Солженицын приспособиться к условиям жизни на Западе, к его демократическим нормам и привычкам? Если да, то все будет в порядке. Но есть опасения, что Александр Солженицын этого испытания не выдержит».
День спустя после приезда Солженицына директор фирмы
Генрих Бёлль не смог долго выдержать трудного гостя.
Солженицын переселился в Швейцарию. В шикарном частном учебном заведении «Атенеум» в Базеле, где учатся отпрыски лишь самых богатых людей, преподаватели спрашивали своего коллегу, преподавателя истории средних веков, латыни и греческого, чешского писателя-эмигранта Карела Михала (настоящее его имя Павел Букса): «Что он у нас ищет? Низких налогов? Конечно, у нас нейтральная страна, и наш долг — предоставить политическое убежище эмигранту. Однако Солженицын — несколько опасная фигура. Что, если русские разозлятся?»
Чешский эмигрант вступился за изгнанника Солженицына.
Нужно учесть, что этот обмен мнениями проходил в тот момент, когда печать, радио и телевидение открыли кампанию, прославляя Александра Солженицына, так что он вполне мог считать себя центром вселенной.
Фердинанд Пероутка на прибытие Солженицына реагировал весьма отрицательно и всячески пытался подчеркнуть превосходство людей Запада над «простым русским» — превосходство тех, кто ведет себя тихо, пьет виски, умеет молча целыми часами слушать других, — над молодцем, который громко хлебает чай с блюдечка, топает как слон и при малейшей возможности извергает потоки бессвязных слов. Он хотел также доказать «своим рядам», что все приходящее с Востока является по меньшей мере сомнительным. Такая реакционная настроенность не нова, а ветха, как и сам восьмидесятилетний Пероутка.
