Сэмюэль Беккет
Опустошитель
Место, где бродят тела в поисках каждое своего опустошителя[1]. Просторное настолько, что поиски могут остаться напрасными. Тесное настолько, что напрасны любые попытки побега. Оно расположено внутри сплюснутого цилиндра периметром в пятьдесят метров, а высотой в шестнадцать, для соразмерности. Свет. Его приглушенность. Его желтизна. Его вездесущность, словно около восьмидесяти тысяч квадратных сантиметров[2] общей поверхности испускают каждый свой собственный свет. Он колеблется, мигая. Время от времени замирает, как дыхание на излете. Тогда все застывают на месте. Может быть, их пребывание здесь подходит к концу. Спустя несколько секунд все возобновляется. Воздействие этого света на ищущий глаз. Воздействие на глаз, который, ничего больше не ища, пристально смотрит в землю или поднимается к далекому потолку, где никого не может быть. Температура. Колеблется, но в более медленном ритме, между теплом и холодом. Переходит от одной крайней отметки к другой примерно за четыре секунды. Иногда на миг замирает на холоде или тепле. Это совпадает с мгновениями, когда замирает свет. Тогда все застывают на месте. Может быть, все подходит к концу. Спустя несколько секунд все возобновляется. Воздействие этого температурного режима на кожу. Она становится пергаментной. Тела, задевая одно за другое, шуршат, как сухие листья. Даже для слизистых оболочек это даром не проходит. Звук поцелуя неописуем. У тех, кто еще пытается совокупляться, ничего не выходит. Но они не хотят это признать. Пол и стена из чего-то вроде жесткой резины. Если грохнуть по ним со всей силы ногой, или кулаком, или головой, они едва отзываются. Шаги, естественно, совершенно беззвучны. Единственные звуки, достойные этого наименования, происходят от манипуляций с лестницами и от столкновения тел, а также тела с самим собой, когда оно внезапно на всем ходу бьет себя в грудь. Это что касается плоти и крови. Лестницы. Это единственные здесь предметы. Очень разные в высоту, но все до единой простые. Самые маленькие не ниже шести метров. Иногда складные, с опорой. Они как попало приставлены к стенам. Стоя наверху самой высокой из них, самые высокие в состоянии кончиками пальцев дотянуться до потолка. Поэтому его состав известен, так же как состав пола и стены. Если грохнуть по нему со всей силы перекладиной, он едва отзывается. Эти лестницы идут нарасхват. У подножия каждой всегда маленькая очередь, или почти всегда. Однако, чтобы пользоваться лестницами, нужна известная смелость. У всех не хватает половины перекладин, причем не по порядку, а как попало. Если бы не хватало каждой второй, это бы еще не беда. Но когда отсутствуют три ступеньки подряд, приходится заниматься акробатикой. Тем не менее эти лестницы идут нарасхват, и нет ни малейшей опасности, что их низведут до уровня простых стоек, соединенных сверху и у основания. Потому что потребность карабкаться наблюдается у слишком многих. Избавиться от нее — облегчение, которое мало кому дается. Выломанные ступеньки находятся в руках у горстки привилегированных. Они ими пользуются исключительно для нападения и защиты. Отдельные попытки проломить ими собственный череп приводят в лучшем случае к кратковременным потерям сознания. Назначение лестниц — поднимать искателей к нишам. Те, кто больше туда не стремится, пользуются ими, просто чтобы подняться над землей. Забираться на лестницы по двое не принято. Беглец, которому посчастливилось найти свободную, может взобраться на нее и переждать, когда утихнет ярость. Ниши, или впадины[3]. Это углубления, выдолбленные в той же самой стене на уровне воображаемого пояса, который тянется на полдороге от пола к потолку. Так что они имеют отношение только к верхней половине. Более или менее широкий вход быстро приводит в камеры, которые бывают более просторными и менее просторными, однако в них всегда достаточно места для того, чтобы тело, сгибаясь и разгибаясь обычным образом, могло туда проникнуть и с грехом пополам улечься внутри. Они располагаются в нестрогом шахматном порядке, с точно отмеренными погрешностями, каждая сторона равна в среднем семи метрам. Гармоничность расположения может оценить только тот, кто долго посещал все эти ниши и изучил их так основательно, что у него в голове сложилось идеальное представление об их устройстве. Вряд ли есть такой. Потому что у каждого верхолаза есть любимые ниши, а лазить в другие он по мере возможности избегает. Некоторые ниши связаны между собой туннелями, пробитыми в толще стен, такие туннели достигают порой пятидесяти метров. Но у большинства выход там же, где вход. Словно в какой-то момент начало сказываться уныние. Именно под этим углом зрения можно рассматривать существование длинного заброшенного туннеля-тупика. Горе телу, которое туда легкомысленно сунется, — после долгих усилий ему придется возвращаться ползком задом наперед, иначе никак. Эта драма, по правде сказать, — не отличительная черта именно этого туннеля как недостроенного. Стоит только посмотреть, что происходит неотвратимо, когда в обычный туннель с противоположных сторон одновременно заползают два тела. В нишах и туннелях поддерживается то же освещение и тот же температурный режим, что во всем помещении. Вот краткое описание помещения.
Из расчета одно тело на квадратный метр получаем ровным счетом двести тел. Близкие и дальние родственники и более или менее добрые друзья в принципе знакомы друг с другом. Узнавание затрудняется давкой и темнотой. Под определенным углом зрения эти тела можно разбить на четыре вида. Во-первых, те, кто циркулирует безостановочно. Во-вторых, те, кто иногда останавливается. В-третьих, те, которые, если не сгонят, никогда не сходят с отвоеванного места, а когда их сгоняют, бросаются на первый же свободный клочок и снова замирают. Это не совсем точно. Потому что хотя у этих последних, или сидячих, потребность карабкаться отмерла, тем не менее иногда они непонятным образом оживают. В таком случае данная особь покидает свой пост и отправляется на поиски свободной лестницы или пристраивается к наименее длинной или наиболее близкой очереди. На самом деле искателю трудно отказаться от лестницы. Парадоксальным образом именно сидячие своей яростью нарушают спокойствие в цилиндре. В-четвертых, те, кто не ищет, или неискатели, — они, как правило, сидят у стены в позе, которая исторгла у Данте одну из его редких бледных улыбок[4]. Под неискателями, несмотря на пропасть, в которую это заводит, в итоге оказывается невозможно понимать что бы то ни было, кроме бывших искателей. Чтобы отчасти лишить это понятие оттенка безнадежности, достаточно предположить, что потребность искать может воскреснуть с тем же успехом, что и потребность в лестнице, а глаза, явно и навсегда потупленные или прикрытые, обладают странной способностью вспыхивать опять среди лиц и тел. Но несмотря на это, неискателей все равно оказывается достаточно, чтобы за более или менее длительный срок в этом народце уничтожились последние остатки энергии. Изнеможение — к счастью неощутимое, по причине его крайней постепенности и внезапных пробуждений к жизни, частично его компенсирующих, а также рассеянности заинтересованных лиц, оглушенных то страстями, которые еще их волнуют, то состоянием истомы, в которое они неощутимо впадают. И будучи далеко не в силах представить себе, что с ними будет под конец, когда каждое тело застынет без движения, а взгляд опустеет, они дойдут до этого незаметно для себя, да так и останутся. Даже при том же освещении и температурном режиме нетрудно предугадать, что с ними тогда произойдет. Но предположим, что освещение за ненадобностью отключится, а температура упадет приблизительно до нуля. Тьма, холод, застывшая плоть. Вот в общих чертах что касается взгляда на эти тела под определенным углом зрения, а также самого этого понятия и его последствий, коль скоро такое понятие у нас принято.
Площадь внутренней поверхности сплюснутого цилиндра, периметром в пятьдесят метров и высотой, для соразмерности, в шестнадцать, в целом равна приблизительно тысяче двумстам квадратным метрам, восемьсот из которых приходятся на долю стены. Это не считая ниш и туннелей. Вездесущий слабый желтый свет, постоянно одержимый головокружительными метаниями из одной крайности в другую и обратно. Температура, подверженная аналогичным колебаниям, но в тридцать-сорок раз более замедленным, под влиянием которых она быстро падает от максимума порядка двадцати пяти градусов до минимума порядка пяти, что дает регулярное изменение на пять градусов в секунду. Это не вполне точно. Поскольку очевидно, что в крайних точках амплитуды разница может сократиться только до одного градуса. Но такая ремиссия длится от силы секунду. Очень редко — остановка обоих колебаний, зависящих, вне всякого сомнения, от одного и того же двигателя, и одновременное их возобновление после затишья различной длительности, достигающего максимум секунд десяти. Соответственная приостановка какого бы то ни было движения у движущихся тел и возрастающее окоченение у неподвижных. Единственные предметы — полтора десятка простых лестниц, из них несколько складных, с опорой, приставленных к
