понимал очень своеобразно.
19
Когда санитарный фургон, завывая на подъеме мотором, скрылся за поворотом, Вершинин посмотрел на наши сумрачные физиономии и скомандовал:
— Батарея, становись! Равняйсь! Смирно! Вольно… Товарищи артиллеристы. Довожу до вашего сведения, что мы с вами находимся на войне! А война без жертв не бывает. Другое дело, что жертвы бывают оправданные и … не очень… Но с нашей батарейной колокольни мы не можем всего видеть и знать! Полагаю, что бойцы из того батальона просто проводили разведку боем, отвлекая на себя внимание противника, а в это время основные наши силы успешно форсировали реку в совершенно ином месте. (Нет, они форсировали «Реку смерти» там же, но на день позднее. Прим. Переводчика).
Наша же боевая работа оценена командованием достаточно высоко! Старшина Петрович!
— ЙААА!
— Выйти из строя!
— ИЙЙЕСТЬ!
Старый служака четко отрубил три шага и мастерски развернулся через левое плечо, замерев перед строем по стойке «смирно».
— Товарищ старшина! Поздравляю Вас с получением боевой награды и при этом хочу особо отметить, что в Вашем лице награжден весь личный состав нашей батареи!
— Служу Трудовому Народу!
— Вольно. Приступить к занятиям по распорядку дня! Комсостав — сбор в штабе. Разойдись!
… Когда я, Саня, Ройзман и Петрович расселись вокруг сбитого из крышек снарядных ящиков стола (да, я понимаю, что это оборотная тара строгой отчетности! Однако никто из нас подписку о материальной ответственности за их сохранность не давал!) Вершинин достал из металлического ящика из — под ЗИПа большую фляжку, обшитую темно-серым сукном.
Налив её содержимое в зеленый новенький котелок, он отстегнул медаль с ватника Ивана Петровича и опустил в масляно качнувшуюся жидкость:
— Давай, товарищ… чтобы не заржавела!
Старшина истово принял котелок, перекрестился и немедленно, в три огромных глотка, его выпил!
Потом оглядел нас, опешивших, подобревшим взглядом:
— Что, что-то не так?
Вершинин печально заглянул в котелок:
— Одна-а-ако… пол-литра спирта одним махом… Вы, часом, не в Гвардии ли служили?!
— Так точна! В Гвардейском Флотском Экипаже, на «Полярной Звезде», откуда был списан за окаянное пьянство!
— Оно и видно-с… Куда уж нам, армеутам, за гвардейцами тянуться, нам бы только лаптем щи хлебать … Вижу, товарищи, что праздник на этом и закончился.
— Почто же? Ежели Вы про ханку, то энту пакость мы завсегда в запасе имеем… Для медицейского растирания радикулита! — фарисейски потирая себе поясницу, сообщил старшина. — М-могем оную немедля предоставить!
— Ишь ты, что у нас в подразделении происходит! — ужаснулся комбат. — Старший офицер!
— Я…, — уныло подал голос ваш покорный слуга.
— Отчего же Вы не в курсе?
— Виноват-с…, — а что еще скажешь, коли сам понимаешь, что дурак.
— Другой раз будьте, пожалуйста, бдительней! А то они с Вашим разгильдяйством поди еще и бабу в расположение притащат… Ну, ладно, Петрович, тащи уж свое лекарство.
… Дальнейшее помню урывками…
…Вот Петрович, довольно улыбаясь, разливает из огромной (и где он только её прятал?) бутыли ароматного «ерофеича» (на литр виннАго спирту взять: пять чищенных грецких орехов, горсть лесных орехов, горсть кедровых орехов, горсть миндаля, добавить настой зверобоя. Прим. Переводчика)… Впрочем, у артиллеристов всегда найдется и выпить, и закусить! Это вам не презренная забитая, серая махра! (пехота. И почему же презренная?! Прим. Переводчика)
… Вот Вершинин, хитро щуря глаз, допытывается:
— Скажите честно, Ройзман, Вы …шпион?
— Да отчего вы, господин подполковник, это взяли? — совершенно искренне изумился обер- лейтенант.
— Судите сами: служите Вы по военно-дипломатической части, которая издавна считается легальной крышей для военных агентов, а во-вторых, с изумительной чистотой владеете русским языком-с…
— Ну, во-первых, я с отличием закончил Гейдельберг, отделение русистики, и диплом защищал по кафедре Русского Средневековья…
— Правда? Что, там есть такая кафедра?
— Хватит, хватит! Верим-с…
— А во-вторых, мою маму в детстве звали Наташей Оболенской…Они в июле четырнадцатого всей семьей поехали на воды в Баден-Баден, ну и попали там под интернирование…
— Так Вы, выходит, совсем и не еврей?! — радостно изумился Вершинин.
— Ну как Вам сказать?… Мишлинг… У нас вообще в семье с самоидентификацией сложно! Вот мой брат, натуральный жид, он сейчас в Люфтваффе на «Хеншеле — Блитц» летает, так настолько был раньше ортодокс, что его в «Люфтганзе» по субботам на рейс не назначали! А сестренка у меня русская и православная.
— А Вы?
— А я еще молодой! Подрасту, может и определюсь… А кстати, хотите я вам фотографии покажу? — с этими словами Ройзман мгновенно извлек маленький кожаный альбомчик. Любят же немцы фотографии смотреть!
— Вот, это мои милые муттер и фатер…, — на снимке были изображены сидящий в инвалидной коляске бравый молодой офицер с Железным Крестом на груди и рядом с ним стоящая гордо и прямо юная девушка в белом фартуке медсестры. — Вы не подумайте плохого, мой фатер на Западном фронте воевал! В четырнадцатом году на Марне его так лягушатники изувечили…
— Как же они поженились? Он же безногий? — изумился Саня.
— Эх, молодежь… Ноги здесь не главное! Была бы душа у человека! — наставительно поднял вверх
