Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

основе мифа о странст­вованиях Одиссея: он также сходит в подземное царство, и волшебный корабль феакийцев увозит его во время сна на родину, где он своими стрелами, не дающими промаха, уби­вает женихов, которые во время его отсутствия преследова­ли его жену.

Но что заставляет солнце ежедневно, не зная покоя, со­вершать свой путь по небу? Очевидно, какая-то принуди­тельная сила; Гелиос несвободен, он служит какому-то гос­подину. И эта черта характерна для солнечных героев; как Зигфрид служит королю Гунтеру, так служат Геракл Эврисфею, Ясон — Пелию, Ахилл — Агамемнону, Персей — Полидекту; в сказании об Одиссее также сохранились следы этих служебных отношений.

Здесь не место хотя бы вкратце излагать разнообразные до бесконечности космогонические мифы греков, тем более что их первоначальный смысл лишь в немногих случаях мо­жет быть установлен с уверенностью. Дело в том, что духи, которыми народная фантазия населяла все тела природы, все более отделялись от своей материальной основы, и в конце концов народ утратил всякое представление о связи между естественными явлениями и созданными для их объяснения мифами. Уже творцы эпоса не понимали истинного смысла мифов. Естественно, что в древние сказания проникло мно­жество чуждых черт, а из старых мифических образов выде­лились новые лица. Гелиос, например, имеет у Гомера эпи­тет „сияющий'; в позднейшем мифе Фаэтон является уже самостоятельной личностью и называется сыном Гелиоса. Аякс изображается в „Илиаде' с широким щитом, который он носит, по обычаю того времени, на ремне через плечо; позже у него оказывается уже сын Эврисак и отец Теламон. По таким же соображениям Телемах (сражающийся издали) становится сыном стрелка из лука, Одиссея.

Но вернемся к той эпохе, когда смысл мифов еще был ясен. Человек ежеминутно во всех своих радостях и страда­ниях чувствует свою зависимость от сил природы, а между тем он безоружен против них. Надо было придумать средст­во приобретать расположение духов, которые заведуют эти­ми силами. А так как духов неба, созвездий, земли, моря и т.д. представляли себе наподобие нашего собственного духа, то их расположение естественно старались приобрести при помощи тех же средств, которыми добиваются милости мо­гущественных людей, т.е. при помощи подарков и просьб или, как мы выражаемся, говоря о сверхъестественных су­ществах, при помощи жертвоприношений и молитв. Так ми­фические образы сделались предметом религиозного покло­нения.

Этот шаг сделали уже наши индогерманские предки. Дьяус индусов соответствует италийскому Юпитеру (ДиовисА германскому Тиу или Дзиу и греческому Зевсу; это, как показывает имя, „сияющий бог неба' (от корня div „сиять'). Индусский Варуна тождествен с Ураном греков, эллинская Диона — с Юноной италиков. Но именно малочисленность таких подобий доказывает, что греки выработали свои рели­гиозные представления преимущественно уже после отделе­ния от остальных индогерманских народов.

Известное влияние на этот процесс должны были иметь религиозные верования тех народов, с которыми греки при­шли в соприкосновение на своих новых местах. Правда, ве­рования доэллинских обитателей Балканского полуострова едва ли оставили глубокие следы в греческой религии, пото­му что культурный уровень этого народа был, по всем дан­ным, очень низок. Так называемые „пеласгические' божест­ва, как например Зевс и Диона Додонские, — несомненно, индогерманского происхождения и принадлежат, следова­тельно, самим грекам.

Иначе обстоит дело на островах и на берегах Малой Азии. Здесь греки встретили население, которое стояло уже довольно высоко в культурном отношении и которое было, вследствие этого, слишком многочисленно, чтобы его можно было истребить так же бесследно, как раньше были истреб­лены обитатели греческого полуострова. Завоеватели, ко­нечно, и на новые места перенесли своих родных богов и посвятили им те храмы, которые раньше принадлежали бо­гам покоренной страны; но именно поэтому неизбежно должны были уцелеть некоторые из форм культа, который раньше господствовал в этих святилищах. Так, например, служение Артемиде в Эфесе во многих отношениях сохра­нило характер культа той азиатской богини, которую там заменила Артемида. Это обстоятельство должно было, в свою очередь, сильно влиять на религиозные представления и связанные с ними мифы, тем более что греки заселили в Азии только узкую береговую полосу и находились в бес­прерывных сношениях с обитателями внутренней части страны. А малоазиатские колонии влияли уже на греческое население островов и Балканского полуострова.

Напротив, семитическое влияние было — если оставить в стороне Кипр — очень незначительно. Финикийцы вообще не основали ни одной колонии на берегах Эгейского моря, а финикийские купцы думали только о сбыте своих товаров и ничуть не заботились о распространении своей религии. Ес­ли в эпоху микенской культуры население областей, окру­жающих Эгейское море, охотно покупало финикийских и вавилонских идолов, то лишь потому, что видело в них осо­бые сверхъестественные силы; это так же мало могло содей­ствовать распространению семитических верований, как способствовало бы успехам христианства, если бы негр стал поклоняться, как идолу, изготовленной в Европе иконе. Не­сомненно, что художественные произведения, ввезенные с Востока, имели известное влияние на мифическое творчест­ во; но между мифом и верованием большая разница.

Лучшее доказательство справедливости сказанного представляют имена богов. Имя есть первая индивидуальная черта, выделяющая каждое божество из среды его собратий; поэтому всюду, где один народ заимствует у другого рели­гиозные представления, он заимствует вместе с ними и име­на богов. Так перешли в италийскую религию Аполлон, Асклепий, Геракл, Кастор, таким же образом египетская Изида, малоазиатская „великая мать' Кибела и целый ряд других восточных божеств почитались в Греции в классиче­скую и александрийскую эпоху под своими исконными име­нами. Но у Гомера и Гесиода нет ни одного имени бога, ко­торое можно было бы хотя с некоторой вероятностью при­знать семитическим. Следовательно, в древнейший период Восток влиял на греческую религию исключительно внеш­ним образом; это влияние могло видоизменить некоторые формы культа и вызвать образование некоторых мифов, но в своих главных чертах греческая религия является продуктом индогерманского, а потом греческого духа.

Индус называл своих богов (девас) — „сияющими'; от того же корня произошли и латинское дивус (divus) и грече­ское (диос), и, может быть, такое же значение имеет слово теос. Следовательно, боги для индогерманцев — прежде всего духи неба. Но самый могущественный между ними, по греческим верованиям, тот, который управляет громом и молнией; греки называли его Зевсом, отцом богов и людей.

Второе место занимал Аполлон. Его эпитеты в культе и эпо­се доказывают, что и он был божеством света, потому что эти эпитеты, которые уже в гомеровское время сделались постоянными, принадлежат вообще к древнейшим памятни­кам греческой религии, какие мы имеем. Аполлон называет­ся „лучезарным', „издали попадающим в цель', „с золотым мечом' или „с серебряным луком', „рожденным от света' Его стрелы поражают людей внезапной смертью, и отсюда древние производили его имя; но, с другой стороны, он по­сылает и исцеление от болезней. В избранных им местах он возвещает людям „непоколебимые решения Зевса' и больше всех других богов покровительствует мусическим искусст­вам. Как бога врачебной науки, Аполлона почитали под именем Пеона или, как позже обыкновенно говорили, Асклепия; с течением времени последний обратился в особого бога, которого естественно представляли себе сыном Апол­лона. Но его культ лишь постепенно достиг всеобщего при­знания.

К богу солнца, Гелиосу, грек обращался с молитвой во время восхода и заката солнца; имя этого бога призывалось и при торжественных клятвах, потому что ничто не может скрыться от его взора. Но культ Гелиоса в собственном смысле слова существовал лишь в немногих местах — на Родосе и на мысе Тенар, южной оконечности Балканского полуострова, и это объясняется тем обстоятельством, что при прозрачности своего имени Гелиос сохранил слишком много черт древнего космогонического божества, чтобы его культ мог удовлетворять религиозной потребности более развитой эпохи. Тем шире распространялся его культ под другими именами. Сам Аполлон есть, вероятно, не что иное, как солнечный бог, и, несомненно, солнечным богом являет­ся Геракл. Это доказывается как именем его отца — Электрион, так и мифами о его борьбе со всякого рода чудови­щами, о его службе, схождении в подземное царство и, на­конец, самосожжении на Эте. Исходным местом его культа была Беотия, в главном городе которой, Фивах, он, по пре­данию, родился и где его всегда почитали с особенным усердием. Отсюда его культ распространился по соседним областям в то время, когда Малая Азия уже была заселена, а колонизация Запада еще не началась. Общенациональным божеством ему никогда не удалось