поселения, находящиеся под его защитой, ополченцы не собирались.
Но сейчас было поздно корить себя за поспешность действий и необдуманность поступков. Перепуганный Франц уже наверняка добрался до замка, поднял всех обитателей на ноги и ведет многочисленный отряд ландскнехтов на подмогу своему господину, попавшему в западню свирепых дикарей.
«Бойня, будет бойня! – тяжело вздыхая, думал фон Херцштайн, понимая, что не в силах остановить предстоящую резню. – Здоровяков подобрали, крепкие мужики, бугай к бугаю, просто так не дадутся, много солдат потеряю!»
Предположение барона было оправданным и основывалось не только на отменном качестве кольчуг и ширине плеч полесских богатырей, но и на том неутешительном факте, что они обращались с оружием с исключительной ловкостью и сноровкой. Он часто сталкивался с дружинами вольноградцев в бою, ополченцы были хорошо вышколенным, дисциплинированным войском, не имеющим ничего общего со сборищем тупоголовых крестьян, которое в Геркании и других цивилизованных странах было принято называть ополчением. Полесские бойцы умели держать строй, а если нужно, то и отважно бились в одиночку; на поляне же, казалось, были собраны лучшие из лучших, гвардия, отборная дружина вольноградского князя.
Лагеря как такового не было: три просторные палатки вокруг костра, огромный котел, из которого исходил аппетитный капустно-грибной аромат, да пара рядов наспех сколоченных деревянных стояков для оружия – вот и все обустройство стоянки.
Пятеро солдат копошились у костра, около десятка расхаживали по лесу, патрулируя прилегающую к поляне местность, а все остальные до седьмого пота упражнялись с оружием, используя выпавшую свободную минуту для совершенствования боевых навыков. Бойцы то разбивались на пары, отрабатывая одиночные удары и комбинации, то объединялись в группы, развивая чувство локтя или спины товарища, в зависимости от того, как протекал бой и на чьей стороне был перевес сил.
Заправлял занятиями сам командир, рослый, толстощекий детина по имени Данила с косматой пегой бородой, по-детски добрыми глазами и иссеченным глубокими шрамами лицом. Вальяжно восседая на поваленном стволе березы, он внимательно следил за тренировкой солдат: ругал, давал дельные советы, комментировал неловкие выпады и грубые ошибки подопечных, не гнушаясь приводить нелестные сравнения из мира животных и обильно рассыпая под ноги неуклюжих ополченцев изысканные перлы из сокровищницы образного языка лесовиков. Несмотря на явно панибратские отношения с солдатами, Данила умело руководил людьми и добивался от них беспрекословного исполнения указаний. Кроме того, что он сам являлся искусным бойцом, судя по советам, которые давал, и отличным командиром – по тому, как его слушались и безропотно сносили обидные прозвища и издевательства, здоровяк также был обладателем звучного раскатистого баса, чудовищно грубых манер и забавного прозвища Тулуп.
Время от времени Данила прекращал бой и заново делил бойцов на неравные группы: двое против пяти, трое против семи, один против трех. Обучение изначально ломало привычные стереотипы единоборства и готовило солдат к реальным условиям схватки, когда неизвестно, кто в следующий миг появится у тебя за спиной: враг или друг, прикроет ли спину щитом или вонзит между лопаток острый топор. Сама методика тренировки исключала возможность честной игры и как нельзя лучше подготавливала участников побоища к неприятным сюрпризам судьбы.
– Едор, Афанасий, да вы что, совсем очумели?! – орал великан на двоих из семерых бойцов, уже долгое время безуспешно пытающихся побороть троицу солдат в центре поляны. – На кой ляд вы посередке атакуете?! Там же Гаврий, он и себя прикрывает, да и Мефодию с Емелом подмогает. Растащите их, порознь, поодиночке разбейте!
Гаврий вместе с двумя товарищами отчаянно отбивались от натиска семерых, точнее, уже пятерых, поскольку двое из нападавших получили «условные» ранения и вышли из кровавой игры. Солдаты бились понарошку, но, как взаправду, яростно и боевым оружием. Один из выбывших из кровавого игрища сидел неподалеку на пеньке, судорожно сжимая обеими руками голову. Его лицо было красным, а из ушей и носа хлестала кровь. Один из разгоряченных противников не рассчитал силу удара и крепко заехал парню обухом топора по голове. Второму «умерщвленному» досталось не меньше: скользящий удар меча распорол щеку, и теперь над залитой кровью бородой красовался уродливый рваный рубец. Винить было некого, сам виноват – подставился!
– Вот так, Афанасий, так его, жми, отбивай от своих! Едор, чего хлебало раззявил, подсоби другу, сзади, сзади заходи! – давал указания Тулуп, подбадривая парочку бойцов, сумевших отделить от прижавшейся спиной к спине троицы одного, наиболее слабого противника.
Теперь основные группы бились трое на двое, а Афанасий с Едором бойко работали топорами, стараясь отогнать врага подальше от своих и заставляя совершить ошибку. В конце концов, одному из них удалось зайти противнику со спины. Теперь оттесненному от группы ополченцу приходилось то и дело разворачиваться полным корпусом то к одному, то к другому врагу и быстро отражать атаки с обеих сторон. Долго так продолжаться не могло, и незадачливый боец наконец-то получил решивший исход схватки удар в спину.
Левая рука Данилы в толстой, обшитой железом перчатке поднялась вверх, что означало завершение боя. Воины опустили оружие и устало разбрелись по поляне, сбрасывая с себя на ходу тяжелое обмундирование и жадно припадая пересохшими губами к флягам с холодной водой.
– Гаврий, подь сюда! – прогремел звучный глас Данилы.
– Чего тебе?! – вопросил здоровенный детина, осмотрительно не доходя до командира пару шагов и опасливо озираясь по сторонам.
– Гаврий, ты теперича за кого у меня?! – нарочито громко, чтобы услышали остальные, поинтересовался Данила.
– Ну, стало быть, за этого, за десятника, – недоуменно пожал широкими плечами воин. – А что случилось, Тулуп?!
– А случилось то, родный, что ты теперь в бою не только за свою дурную башку отвечаешь, но и за других, так что не обессудь!
Бросок был неожиданным, быстрым и резким, кручение в воздухе булавы даже не было заметно глазу. Гаврий повалился на землю, как только окованная сталью дубина тяжело ударила о шишак шлема. Дружинники бросились к телу упавшего без сознания товарища, но Тулуп остановил их одним властным движением руки.
– Чего кинулись, как квочки, дел, что ли, нет?! А ну, пошли отсель, заботливые да болезные! Едор, вылей-ка на десятника ушат воды, мигом отойдет!
Площадка военных игрищ опустела: дружинники разошлись по поляне, и только бесчувственное тело Гаврия, забавно раскинувшего в стороны руки и ноги, напоминало о прошедшем недавно бое. Лагерь погрузился в легкую негу расслабления и отдыха: одни подсели к костру и с предвкушением вдыхали запахи готовящейся пищи, другие наслаждались минутами покоя и легкой дремоты, а третьи коротали время перед обедом за чисткой оружия и доспехов. Только Манфреду приходилось мучиться, терпя боль в суставах, и вздрагивать каждый раз, когда поблизости внезапно раздавалась болтовня шатающихся без дела по стоянке солдат.
Неприятное онемение членов сменилось ломотой костей и острыми, то и дело простреливающими тело резями. Барон чувствовал – нужно уходить, пока приступы боли не сменились судорогами и он окончательно не потерял способность двигаться. Но как?! Пробраться сюда было легко, а вот выбраться обратно в лес – гораздо сложнее. Путь к спасению, путь до ближайших зарослей был прегражден добрым десятком мирно посапывающих на голой земле солдат. Пройти незамеченным не удастся, хотя бы один из отдыхающих да заметит чужеродную лагерю тень в темно-зеленом кафтане, поднимет тревогу, и карьере, а вместе с ней и жизни блистательного барона фон Херцштайна придет бесславный конец.
Всерьез поразмыслив над сложившимся положением, Манфред был все же готов предпринять отчаянный шаг и рискнуть прошмыгнуть между спящих солдат, прекрасно понимая безрассудность затеи и ничтожность шансов на успех. Молча, скрипя зубами от боли, он начал постепенно изменять положение тела, разминать затекшие конечности, готовясь к решительному и, быть может, последнему в своей жизни броску, как вдруг со стороны побережья раздался пронзительный свист.
Поляна ожила и моментально превратилась из сонного царства трутней в гудящий улей готовящихся к
