славой которого стал меркнуть даже авторитет царской власти. А тут, по-видимому, представлялся удобный случай нанести удар всемогущему полководцу. Кровавые насилия, совершаемые в Афинах и на всем протяжении прежнего Афинского государства учрежденными Лисандром правительствами, должны были вызвать в самой Спарте не меньшее негодование, чем в остальной Греции. Не для того велась двадцати семилетняя война, чтобы тиранию афинского народа заменить еще более жестокой тиранией. Воспользовавшись этим настроением, царь Павсаний сумел добиться издания эфорами декрета, в силу которого усмирение смуты в Афинах поручалось ему самому. Собрана была пелопоннесская союзная армия; во главе ее царь перешел границу Аттики и принял вместо Лисандра руководство военными действиями против пирейских инсургентов. Во время одной рекогносцировки произошло сражение, в котором, как и следовало ожидать, демократы понесли полное поражение. Теперь Фрасибул изъявил готовность вступить в переговоры, а в городе благодаря влиянию Павсания свергнуто было правительство Десяти, отвергавшее всякую мысль о примирении с демократами, и замещено новым правительством. Обе партии подчинились спартанскому посредничеству.
Затем из Спарты прибыла комиссия из 15 членов, чтобы совместно с царем Павсанием положить конец междоусобице в Афинах. Она исполнила свою задачу с величайшим беспристрастием. Все прошлое должно было быть прощено и забыто, никто не мог быть привлекаем к ответственности за проступок, совершенный во время или до революции. Исключены были из амнистии только члены олигархических правительств: Тридцати, — Десяти, управлявших Пиреем во время господства Тридцати, — и Десяти, сменивших в Афинах правительство Тридцати; кроме того, члены Коллегии одиннадцати, заведовавшей исполнением приговоров при правительстве Тридцати. Но и они все могли остаться в Афинах, если согласятся представить в суд отчет о своем управлении. Элевсин должен был образовать наряду с Афи нами самостоятельное государство, как это уже и было фактически, и каждый афинянин в течение определенного срока имел право переселиться туда. После того как все партии клятвенно обязались соблюдать этот договор, Павсаний распустил пелопоннесскую союзную армию, лакедемонский гарнизон покинул Акрополь и демократы вступили в город 12 боэдромиона, в сентябре 403 г. Революция кончилась.
Оставалось еще упорядочить государственный строй. Лакедемонская комиссия не приняла никакого решения относительно этого вопроса, но, по-видимому, выразила желание, чтобы не была восстановлена неограниченная демократия. Того же желали, конечно, и приверженцы свергнутой олигархии, „граждане города', как их называли отныне; даже из соратников Фрасибула некоторые были такого же мнения. Один из них, Формисий, внес предложение, чтобы активное право гражданства было предоставлено только землевладельцам, чем был бы осуществлен в главных чертах политический идеал Ферамена. Но демос- победитель отнюдь не был склонен уступить то, что он купил ценою тяжелой борьбы; и так как Спарта не вмешалась в решение этого вопроса, то всеобщее право голоса было восстановлено. Мало того, Фрасибул сделал даже попытку предоставить право гражданства всем чужестранцам и союзникам, которые боролись за свободу; в пылу энтузиазма это предложение было принято, но затем, по настоянию Архина, кассировано судом, так как доблестные демократы тем временем успели сообразить, что материальные выгоды, предоставляемые правом гражданства, гораздо удобнее делить с возможно меньшим числом конкурентов. По той же причине был возобновлен отмененный во время чумы закон Перикла, в силу которого никто не мог пользоваться правами гражданства, если оба его родителя не были афинскими гражданами; однако дать этому закону обратную силу не решились.
Ограничение абсолютной демократии было теперь возможно еще только во второстепенных пунктах. Кое-какие формы были изменены, но сущность осталась та же. Тем усерднее правительство старалось доказать, что и демократический строй совместим с внутренним порядком, и особенно сделать невозможным всякое нарушение амнистии. Предложенный Архином закон предоставлял всем тем, кто был скомпрометирован во время событий последнего года, новые и действительные гарантии против судебных преследований. Отношения к элевсинским олигархам оставались, разумеется, в высшей степени натянутыми. В конце концов дело дошло до войны; афинское ополчение двинулось против соседнего города, олигархические стратеги были изменнически захвачены в плен и тотчас казнены; после этого пе реселившиеся в Элевсин граждане согласились, при условии полной амнистии, снова вступить в Афинский государственный союз. Спарта не возражала, и таким образом Аттика снова была объединена (401—400 гг.).
Но Лисандр не намерен был покорно снести поражение, которое он потерпел в деле умиротворения Афин, — тем более что обе борющиеся партии в Спарте были приблизительно одинаково сильны и царь Агис также не одобрял образа действий Павсания. Перед советом старейшин возбужден был процесс по обвинению Павсания в государственной измене; однако обвинителям не удалось доказать его вину, и Павсаний был оправдан, хотя лишь незначительным большинством голосов. Результатом этой неудачи было падение основанной Лисандром правительственной системы. Военная колония в Сеете была уничтожена и город возвращен его прежним обитателям; декархии в союзных городах были упразднены и снова введены „старинные порядки'. Сам Лисандр был отозван из Геллеспонта, куда он отправился во главе флота, чтобы положить конец царившим там беспорядкам. Однако привлечь к суду человека, который оказал своей родине такие громадные услуги, не решились; зато его друг и сподвижник Форакс, занимавший важный пост начальника спартанского гарнизона на Самосе, был отрешен от должности и по обвинению в том, что он вопреки старому закону Ликурга держит у себя драгоценные металлы, приговорен к смерти.
При таких обстоятельствах Лисандр не мог долее оставаться в Спарте. Обет, данный им Амону, послужил для него предлогом к поездке в Ливию. Победитель при Эгоспотамах отправился в добровольное изгнание; настанет время, когда Спарте снова понадобятся услуги способнейшего из ее сыновей.
Но если падение Лисандра имело последствием полный переворот во внутренней политике Спарты, то внешняя политика продолжала вестись в его духе. Здесь задачи Спарты были так ясно предначертаны, что невозможно было уклониться с правильного пути. Важнее всего было для нее теперь — стать господином в собственном доме, в Пелопоннесе. И это, казалось, было нетрудно, потому что вне Пелопоннесского союза оставались здесь только два государства, правда, важнейшие — Аргос и Элида.
Спартанцы начали с более легкой задачи, с подчинения Элиды. В поводах к войне не было недостатка; Элида, как мы знаем, после Никиева мира вышла из Пелопоннесской симмахии, заключила союз с Аргосом и Афинами и в продолжение нескольких лет воевала против Спарты; даже по заключении мира со Спартой она отказалась принять участие в союзной войне пелопоннесских государств против Афин. Но более всего Спарта была оскорблена тем, что элейцы в 420 г. устранили лакедемонян от участия в Олимпийском празднестве и что позднее, во время Декелейской войны, они не позволили царю Агису принести жертву в Олимпии, на том основании, что просить у бога помощи в войне против эллинов — противно священным обычаям. Итак, Спарта потребовала теперь от элейцев освобождения подвластных им городов; и когда элейцы, полагаясь на свое несомненное право и на святость своей страны, отказались исполнить это требование, царь Агис II выступил в поход против них. Но едва он перешагнул границу Элиды, как произошло землетрясение, и ввиду такого явного проявления гнева божества царь предпочел очистить страну и распустить свое войско (весною 401 г.). Разумеется, элейцы теперь меньше чем когда-нибудь думали о подчинении, и Агис все-таки должен был решиться повторить нападение летом. Между тем Элида напрасно старалась возбудить в Греции восстание против Спарты; одни только этолийцы прислали небольшой отряд, вообще же Элида осталась совершенно изолированной. Зато произошло отпадение всех периэкских городов; Агис, не встречая сопротивления, прошел в Олимпию и дальше в собственную область Элиды, богатую равнину Пенея, куда уже много веков не ступала нога неприятеля. Здесь ему досталась несметная добыча; ему стоило только пожелать, и неукрепленный главный город страны был бы взят штурмом. Но он не хотел доводить дело до крайности, и когда восстание олигархов в городе потерпело неудачу, он приказал отступать. Для защиты отложившихся периэкских городов в Эпиталие, при устье Алфея, оставлена была часть войска, которой в то же время поручено было причинять неприятелю как можно больше ущерба опустошительными набегами. Эта мера действительно привела к желанному результату; ближайшей весною (400 г.) Элида запросила мира. Она принуждена была снова вступить в Пе лопоннесский союз, выдать свои военные корабли и признать свободу периэкских городов. Таким образом, Элида лишилась доброй половины своих владений, областей Трифилии, Писатиды и Акрореи, и была низведена на степень мелкого государства, которое не могло уже думать о самостоятельной политике.