Дело в том, что и Сократ, как настоящий сын своего времени, был врагом всякой веры в авторитет; он придавал значение только тому, что могло быть доказано. При всей глубокой религиозности своей натуры он тем не менее считал необходимым доказывать существование бога и находил эти доказательства в целесообразном устройстве природы, которое, по его мнению, могло быть создано только разумным творцом. Это — то же рассуждение, которое привело уже Анаксагора к его учению об уме. Затем Сократ ссылался на
Рядом с теологией Сократа занимала одна только этика; и здесь он также находил свои идеалы в прошлом. Он еще всецело стоит на той утилитарной почве, на которой стояли древние семь мудрецов. Добродетель для Сократа заключается в познании добра, добро же — то, что для нас полезно. Очевидно, что никто не станет преднамеренно причинять себе вред; следовательно, достаточно только выяснить лю дям их истинную выгоду,— и они будут поступать сообразно с этой выгодой, т.е. добродетельно. Итак, добродетель для Сократа — знание, порок — заблуждение.
Но каким образом можем мы узнать, что полезно для нас, и, следовательно, найти прочную норму для наших поступков? Ответить на этот вопрос Сократ считал своей важнейшей задачей. Скептицизм софистической школы подверг сомнению самую возможность знания; поэтому новую систему приходилось возводить от фундамента. Сократ полагал, что достигает этого, исследуя сущность каждой из вещей (г/
Все эти исследования естественно привели Сократа к подтверждению унаследованной народной морали в ее основных чертах. Кое-где утилитарный принцип приводил его к чудачествам, кое-где он как будто поднимается выше требований народной морали, например в учении о том, что вообще дурно причинять зло другому, даже потерпев от него несправедливость; впрочем, мы не знаем, принадлежит ли это учение самому Сократу или вложено в его уста только Платоном. В общем, однако, нельзя сказать, чтобы эллины были обязаны Сократу каким-либо успехом в области этики. Мало того, нравственное учение Сократа с его плоским утилитаризмом следовало бы признать прямо безнравственным, если бы Сократ действительно остановился на нем. Однако Сократ был не только философом, но и прежде всего глубоко религиозным человеком; поэтому он требовал, чтобы человек жил добродетельно не только ввиду пользы, которую приносит ему добродетель, но и потому, что добродетельная жизнь угодна богам: благость божества обнаруживается именно в том, что оно требует от нас только таких поступков, которые полезны для нас самих. Таким образом, учение Сократа является первой по времени попыткой примирить знание и веру, и этим в значительной степени объясняется тайна его успеха.
Приблизительно с тридцатых годов V века вокруг Сократа начал собираться значительный кружок учеников. Он состоял из самых разнородных элементов; рядом с молодыми людьми из лучших афинских фамилий, как Алкивиад, как Критий и его двоюродные братья Платон и Главкон, как Гермоген, сын Гиппоника, богатейшего гражданина Афин, — мы находим здесь людей низкого происхождения, как, например, ремесленника Эсхина, или Антисфена, сына фракийской рабыни. Послушать Сократа приезжали и иностранцы, например, Кебес и Симмий из Фив, Эвклид из Мегары, Аристипп из Кирены. В эпоху Никиева мира Сократ был уже самым знаменитым философом Афин, так что Аристофан именно его выбрал в протагонисты той пьесы, где он в карикатурном виде представил на суд публики стремления „софистов'.
Не было, конечно, недостатка и в более серьезных противниках. Сократа постигла та же участь, которую так часто терпят примирители. Все те, кто вообще враждебно относился к просвещению, смешивали его без разбора с софистами; с другой стороны, поборники просвещения видели в его учении только шаг назад. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что Сократ, без всякого стеснения поль зуясь своим диалектическим превосходством над другими, нажил себе тем много врагов. И несмотря на все это, он спокойно прожил в Афинах до семидесятилетнего возраста; этому благочестивому человеку, казалось, нечего было бояться обвинения в безбожии, какое навлекли на себя другие философы. Только восстановленная после падения Тридцати демократия осмелилась привлечь к суду престарелого мыс лителя. Сократ был обвинен в том, что он отрицает государственных богов и вводит вместо них новые божества, что он своим учением только развращает юношество. Одним из обвинителей был Анит, в то время, наряду с Фрасибулом, самое влиятельное лицо в Афинах; человек безусловно честный, он, очевидно, был искренно убежден в опасности сократовского учения, содержание которого, при недостаточности его образования, было для него совершенно непонятно[2] . Присяжные, которые, конечно, еще гораздо менее были знакомы с учением Сократа, признали обвинение правильным и осудили Сократа; но замечательно, что, несмотря на влияние Анита, в пользу обвинительного приговора высказалось только очень незначительное большинство голосов. Таким образом, Сократ был осужден и казнен (весною 399 г.), пав жертвой того реакционного движения, развитию которого он сам так сильно способствовал.
Само собою разумеется, что результаты процесса оказались совершенно противоположными тем, каких ожидали его зачинщики. Правда, школа Сократа распалась; но образ учителя сохранился живым в душе каждого из его учеников; мало того, приняв смерть за свои убеждения, он представлялся им теперь в ореоле святого. Глубокое влияние сократовского учения было в значительной степени обусловлено тем впечатлением, которое произвела на современников мученическая смерть мудреца и светлое спокойствие, сохраненное им до последней минуты. Первою заботой его учеников было убедить общество, что в Афинах совершено юридическое убийство, жертвою которого пал лучший гражданин государства. С этой целью Платон написал защитительную речь Сократа, вероятно, очень близкую к той, которую последний действительно произнес на суде. Той же цели служили „Воспоминания о Сократе' Ксенофонта, сборник разговоров Сократа с его учениками и друзьями. Они еще и теперь представляют лучший источник для ознакомления с учением Сократа. Сократовские диалоги писал и Эсхин; он
славился тем, что с замечательной верностью передавал дух учителя. В диалогах Платона Сократу также принадлежит главная роль; но здесь он выражает уже не свои собственные воззрения, а воззрения своего ученика, скрывающего свое лицо под маской учителя.
Эти и подобные им сочинения вскоре распространили сократовское учение далеко за пределы того тесного кружка, с которым Сократ соприкасался лично, — хотя он сам ограничивался исключительно устными беседами и не оставил после себя ни одной строки. Такое же значение имела преподавательская деятельность его учеников, которые теперь большею частью покинули Афины и начали сами основывать школы в разных частях эллинского мира. То, что преподавалось в этих школах, имело часто мало общего с сократовским учением, но все-таки в значительной степени зависело от него. Дальнейшее развитие философии в течение следующего полустолетия сосредоточивалось почти исключительно в этих школах, и, таким образом, ни один греческий мыслитель не оказал столь глубокого влияния на потомство, как Сократ.
Только один из учеников Сократа сумел далее развить в его духе и углубить его учение, — именно, афинянин Платон (427—347 гг.). Он происходил из знатной и богатой семьи, в юности занимался поэзией