Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

неприятелю.

Но несмотря на то, что неприятель стоял у самых ворот города, в Афинах не хотели и слышать о прекращении сици­лийской экспедиции. Еще зимою Никию послали в помощь по его просьбе десять кораблей; теперь снарядили вторую экспедицию, по размерам почти не уступавшую той, которая два года назад была отправлена на запад. Начальником ее был назначен Демосфен, победитель при Сфактерии, наибо­лее прославленный из афинских полководцев этого времени; вместе с ним был послан Эвримедонт, который уже в преды­дущей войне командовал войсками в Сицилии. В Италии афиняне на этот раз встретили лучший прием; Метапонт вы­ставил две триеры и 300 копейщиков; Фурии, где революция незадолго перед тем поставила у кормила правления афин­скую партию, — 700 гоплитов и тоже 300 легковооружен­ных. Около середины лета флот прибыл к Сиракузам — как раз вовремя, чтобы спасти Никия от верной гибели.

Демосфен и Эвримедонт привели с собою 73 триеры с пятью тыс. гоплитов и большим количеством легковоору­женных. Это сразу изменило положение дел, афиняне снова стали более сильной стороною, и Демосфен на этом основа­нии требовал немедленного перехода к энергичному наступ­лению. Все зависело от обладания Эпиполами, и так как от­крытые нападения на сиракузские укрепления не увенчались успехом, то решено было штурмовать их ночью. Сначала все шло отлично; при свете луны афиняне взобрались на гору, напали с тыла на неприятельские сооружения и обратили в бегство гарнизон. Но во время дальнейшего передвижения по направлению к городу афинское войско пришло в рас­стройство; неприятель, оправившись от первого испуга, сно­ва выстроился в боевом порядке, и афиняне в свою очередь были отбиты. Среди суматохи ночной битвы все войско тот­час рассыпалось в беспорядочном бегстве; наконец, афиняне с большим уроном спустились с крутых высот в свой лагерь (начало августа 413 г.).

Теперь Демосфен справедливо считал дальнейшее про­должение осады бесполезным. Никий сначала противился этому; он боялся ответственности за неудачу экспедиции и все еще питал нелепую надежду с помощью своих связей в Сиракузах овладеть городом. Наконец, потеряв напрасно несколько недель, он также дал свое согласие. Вечером 27 августа флот был готов отплыть с войском, как вдруг на­ступило лунное затмение. Войска сочли это за дурное пред­знаменование, и Никий, который сам был не менее суеверен, чем его моряки, и которому, кроме того, отсрочка была очень на руку, воспротивился отплытию и заявил, что оста­ется до новолуния. Это замедление решило участь войска, так как сиракузцы поставили себе теперь целью отрезать осаждающим отступление и уничтожить их перед стенами своего города. Они снова предложили неприятелю морское сражение, от которого тот не мог отказаться, если не хотел быть отрезанным от моря. Но при малых размерах гавани афиняне не могли воспользоваться своею ловкостью в ма­неврировании; притом их корабли в прочности постройки далеко уступали пелопоннесским и сиракузским триерам. Таким образом, несмотря на численное превосходство афи­нян, день окончился их полным поражением; стратег Эври­медонт пал, 18 кораблей из находившихся на берегу были взяты в плен. Теперь гавань была в руках сиракузцев, и они поспешили закрыть вход в нее. Правда, афиняне сделали еще последнюю отчаянную попытку прорвать блокаду. Они спустили на воду все сколько-нибудь годные к плаванию суда своего флота, числом 110, и повели их против непри­ятеля, который имел в своем распоряжении только 76 триер. Но и теперь все их усилия были напрасны; потеряв 50 ко­раблей, афиняне принуждены были возвратиться в свой ла­герь.

Армия была совершенно деморализована; о новой мор­ской битве нечего было думать. Оставаться дольше в лагере тоже было невозможно, так как припасы приходили к концу; не оставалось ничего другого, как вернуться сухим путем. Весь багаж, всех больных и раненых пришлось бросить, флот сделался добычею неприятеля. Ближайшим дружест­венным городом была Катана; но прямой путь к ней был прегражден неприятельскими укреплениями на Эпиполах, и попытка афинян проложить себе дорогу вдоль Анапа вверх по направлению к Акрам была отбита сиракузцами. Таким образом, оставалась только побережная дорога, которая вела от Сиракуз в юго-западном направлении через Гелор в Камарину. Афиняне все еще располагали армиею тысяч в 20—25, состоявшей, впрочем, большею частью из негодных для су­хопутной войны моряков. При разумном руководстве такое войско все-таки, вероятно, могло бы быть спасено; но его-то именно недоставало армии, как недоставало ей и необходи­мой дисциплины. Вожди не позаботились даже о том, чтобы войско не разбилось на части. Никий, командовавший аван­гардом, шел вперед, не обращая внимания на Демосфена, который вел арьергард и вследствие постоянных нападений преследовавших его сиракузцев принужден был подвигаться медленнее. Поэтому между обеими частями афинской армии оказалось большое расстояние, и неприятель мог со всей своей силою ударить на Демосфена, который после мужест­венного сопротивления должен был сдаться. 6000 человек сложили оружие.

Теперь очередь дошла до Никия. Неотступно пресле­дуемый неприятельскими всадниками и легковооруженными отрядами, он дошел до Ассинара, одной из мелких речек, стекающих с Герейских гор в Ионическое море. Здесь его войско пришло в полное расстройство, и после страшного кровопролития Никий с остатком своей армии сдался побе­дителю (середина сентября). Так как не произошло фор­мальной капитуляции, то большинство пленников досталось в добычу солдатам победившего войска. „Вся Сицилия на­полнилась ими', говорит историк, описавший эту войну. Впрочем, немалая часть афинской армии спаслась в Катану.

Таким образом, сиракузцы одержали полную победу — победу, какой до тех пор ни разу не одерживали эллины над эллинским войском. Но они запятнали свой успех варвар­скою местью безоружному неприятелю. Оба полководца, Никий и Демосфен, были, вопреки греческому военному праву, казнены; тщетно Гилипп старался спасти их. Из ос­тальных пленников те, которые попали в руки правительст­ва, были заключены в каменоломни, в те обширные, глубоко врезывающиеся в скалы, латомии, которые теперь покрыты роскошною растительностью и являются для посетителя Си­ракуз одним из самых привлекательных уголков, а в то вре­мя, еще совершенно голые, представляли вид безотрадной пустыни. Здесь пленники провели более двух месяцев, под­вергаясь всем неистовствам погоды и обреченные на самое скудное питание; затем они были проданы в рабство, за ис­ ключением собственно афинян и их союзников из Италии и Сицилии. Последние оставались в заточении еще до сле­дующей весны; о дальнейшей участи несчастных, пережив­ших эту страшную зиму, Фукидид не счел нужным упомя­нуть.

Известие об этой катастрофе, как громом, поразило всю Элладу; ореол непобедимости, окружавший афинский флот со дня Саламинской битвы, исчез. Пелопоннес вооружался, готовясь помериться силою с афинянами уже и на море; Си­ракузы обещали помощь, множество городов, входивших в состав Афинской державы, собирались отложиться от нее. Никто в Греции не верил, чтобы Афины после стольких по­терь оказались в состоянии выдержать хотя бы еще одну кампанию.

Но в Афинах и теперь не падали духом. Государство еще держалось; афинский флот все еще превосходил все ос­тальные флоты в Греции как по численности, так и по каче­ству. Казна также еще далеко не была вполне исчерпана, — еще совершенно цел был запасный фонд в тысячу талантов, отложенный в самом начале войны на случай крайней необ­ходимости. Другим счастливым обстоятельством было то, что сицилийская катастрофа произошла в конце лета и, сле­довательно, в этом году уже нечего было опасаться непри­ятельского нашествия. В распоряжении афинян была целая зима, чтобы приготовиться к предстоявшей решительной борьбе.

Те крайние демагоги, которые были виновниками сици­лийской экспедиции, — Пейсандр, Андрокл, Демострат и их товарищи — потеряли теперь, конечно, всякое влияние. Ма­ло того, общество начало приходить к убеждению, что неог­раниченная демократия, какую установили Эфиальт и Перикл, вообще не в состоянии вывести государство из пред­стоявшего ему кризиса; оно сознало необходимость укре­пить правительственную власть в противовес изменчивому большинству Народного собрания. Результатом этого пере­ворота в общественном мнении была реформа государствен­ного устройства. Высшим правительственным учреждением была сделана Коллегия десяти пробулов, которые были из­браны Народным собранием из среды пожилых испытанных людей и на которых возложена была большая часть обязан­ностей, лежавших со времен Клисфена на Совете. Высшее управление финансами также было отнято у Совета и пере­дано новому учреждению, Коллегии пористов. Во внутрен­нем управлении решено было соблюдать крайнюю бережли­вость; однако главной язвы бюджета, жалованья гражданам за исполнение политических и судебных обязанностей, еще не решились коснуться.