какой же — он «барин»; смотрите, пожалуйста, — «барин»: ха-ха! Так какое-то, старое: роется в шубе под собственной дверью)
— Рой-pфe-po-po — дроботала пролетка. Звонился.
Играло вверху морозяной гирляндой созвездий; посмотришь — покажется: звездочка катится светленьким следц. ком; падает над головою; так небо овчинкой падет; так падет под ударом.
— Др-дро!
Черноротый подъезд съел его.
— Вы бы, Дарьюшка, — знаете ли — не снимали б цепочки, а то, говоря рационально, — там всякие, воры ща. таются…
— Слушаюсь!
— С фомками…
— Да-с.
. — Без цепочки пропустите, «он» — дело ясное — цап-царап: по голове.
И — пошел в кабинет.
Нашел шлёпы: стал шлёпой; и вздевочным взором глядел в потолок; не обрушится ль; все — под ударом!
Да, да!
Переставить тома, переспрятать бумажки, следы замести; он над сваленем книг призадумался горько. Как муха в сетях паука, зажундел сам с собою, устроил пихели бумажек в набитые ящики; снова их вывалил, затрескотал дверцей шкафа.
Кой-как распихал по томам.
Быстроногое время совалось во все, точно Томочка-песик; теперь собиралось просунуться резким звоночком во входную дверь.
Что-то — будет!.. Наверное — что-то огромное, — вот-вот-вот-вот: подошло!
Он надел на себя не кота, а — терновый венец.
Москва под ударом
Предисловие автора
Роман «Москва» задуман в трех томах, из которых каждый — законченное целое; но оба лишь создают целое — «Москву», как мировой центр.
В первом томе, состоящем из двух частей, показано разложение устоев дореволюционного быта и индивидуальных сознаний, — в буржуазном, мелкобуржуазном и интеллигенческом кругу.
Во втором томе я постараюсь дать картину восстания новой «Москвы», не татарской; и по существу уже не «Москвы», а мирового центра.
Лишь в обоих томах очертится тема моего романа.
Глава первая
Свалень событий
1
Вы представьте, — однажды под вечер Мандро — фон-Мандро — пробирался по неосвещенным покоям, таясь от лакеев, не в шубе собольей, а в драном пальтишке, подняв воротник; проюркнув, точно ворик, в подъездную дверь и на дрянненьких саночках, точно какой неимущий, поехал куда-то; стрельнул сверкунцами Кузнецкий, Тверская; Никитская сбавила свету; замеркли уже переулочки.
Над многоверхой Москвой неслись тучи.
Поземица снежная перевивала волокна под ноги; расстались два дома; меж ними писались замахи метели; мутнел переклик расстояний; кривой переулок разглазил фонариком; вот — и заборик: с приметами снега.
Мандро расплатился.
Безверхий домишко желтел перед ним из теней; в прикалиток прошел; серопузая психа попалась под ноги.
И голос сказал:
— Не споткнулись бы вы о корбасину.
Там из окошечка под голубым колпаком дозиратель смотрел неживым и каким-то калелым лицом.
Позвонился.
В окне дозиратель вскочил, прилипая к стеклу старобабьим своим подбородком; взял лампу: пошел отворять; прокащеила пастень в окне световом, переломанная на гнилявом заборике; два растрепанца в тени приворотенки лясы точили:
— Смотри-ка…
— Догожий какой…
— Долгорожий…
— И с баками…
Дверь тарарыкнула (домик был с поскрипом); и на пороге, ладонями стиснувши ворот расстегнутый, шеи своей худобину показывал Грибиков, руку простерши (живот с подтягухой); глаза — с прихиреньем; в старьишке, в исплатанных, серо-кофейных штанах; как-то косо взглянул на пальтишко (зачем не в песцах), подал плоскую руку; сказал — с хрипотцой:
— Вы и есть.
Не смутило его посетительство это; строптивил всем видом своим; он пошел дерганогом, валяся набок и едва волоча свои кости в прожолклую комнатку, где охватил запах каши и клея; Мандро, не снимая пальто, шел за ним, замрачася, и будто с пригрозою вымедлив:
— Что постоялец?
Он — дельтообразным казался; и Грибиков — «кси» — вдруг пропсел как-то ртом; и рукой гребанул раздражительно:
— Сутормы строит: плохонек, — овшивел… Коснулся своей бородавки, закеркал и сплюнул:
— Николил неделю: пококал посуду мою; а теперь — занутрил; не выходит из комнаты: стонет ночь-ноченски.
Косо на палец взглянул:
— И посяпору пьет. Палец вынюхал:
— Да, я могу сказать: впустопорожне живет у меня, — задербил спину он откоряченным пальцем: на дверь показал: — Полюбуйтеся сами: устроил из комнаты мне мухин сын этот мшарник.
И — дверь он открыл.
