Кан: С 1932 года у нас существует немецкий Интеллидженс Сервис. Он устроил сеть саботажа. В этой организации все присягали Гитлеру, было 20 000 членов. Правительство все это допускало. Некто Лук Мишуа был главой этого американо-немецкого «бунта». Он был украинцем. Он друг Кравченко.
Кравченко с недоумением поднимает голову и смотрит на свидетеля.
Кан: То-есть не друг, но он печатал в своей газете «Свобода» книгу Кравченко и ее рекламировал. Во время войны Мишуа ездил к Геббельсу в гости и виделся с Питекантропом.
Кан начинает длинную историю о том, каким именно способом он выводил на чистую воду во время войны японских шпионов. Затем он берет книгу Кравченко и хочет прочесть цитату на странице такой- то.
Мэтр Изар: Спасибо! Нам это тоже читал наш дорогой Баби! (профессор-коммунист).
Кан: Книга Кравченко — результат конспирации против СССР. Эта конспирация началась в 1918 году. Гитлер пришел к власти потому, что ему помогли это сделать немецкие, английские, американские и другие капиталисты. Он обещал им уничтожить СССР.
Затем свидетель переходит к рассказу о своем путешествии в Польшу, где он видел страшные следы нашествия немцев.
Мэтр Изар: Мы с вами совершенно согласны. Это было ужасно.
Председатель: Мы все это знаем и испытали сами.
Перестрелка
Кан закончил свои показания.
Кравченко встает со своего места:
— Я ни с фашистами, ни с монархистами, ни с сепаратистами не имею никакого дела. В Германии, в монархической газете[3] было напечатано две недели тому назад нечто вроде приветствия по моему адресу. Мэтр Изар прочтет копию телеграммы, которую я туда послал.
Мэтр Изар читает телеграмму Кравченко, который сообщает газете, что ничего общего с ней не имеет.
Кравченко: Почему свидетель говорил о немецких зверствах и ничего не сказал о страданиях русского народа?
Кан: Ужасы советского режима все выдуманы.
Кравченко: Чем объясняет свидетель, что моя книга печаталась фельетонами в сорока американских газетах одновременно? Неужели в Америке сорок фашистских газет?
Кан: Это были газеты Херста… Он — фашист и был за «Ось».
Чей же, все-таки Кравченко агент?
После перерыва мэтр Изар объявляет, что задаст свидетелю несколько вопросов:
Изар: Был ли свидетель в России?
Кан: Нет.
Изар: Если вы только вчера узнали о существовании «Сима Томаса», то что вы знали третьего дня?
Кан: Я знал, что есть процесс.
Изар: Мне кажется, вы должны были доказать, что Кравченко — агент?
Кан: Я приехал свидетельствовать о деятельности Кравченко в Америке.
Изар: Если только для того, чтобы нам сказать, что он — против советов, то ехать, пожалуй, не стоило? Или то плохо, что его Херст печатал?
Кан: Я сказал о связи Кравченко с Мишуа и о том, на кого работает его книга. Впрочем, он никогда ее не писал. Ее писал Лайонс.
Изар: Только что я прочел в газете «Франс-Суар», что Сталин приглашает Трумана в Москву. ТАСС дал об этом телеграмму как раз в прессе Херста. (Смех, публику призывают к порядку)… Я хотел бы знать, был ли Кравченко агентом секретной американской службы или агентом американских наци?
Кан: Он не мог быть агентом американской службы. Он работал на немцев.
Это заявление свидетеля производит известное впечатление: из этих слов следует, что Кан и «Лэттр Франсэз» обвиняют Кравченко в совершенно различных вещах.
Изар: Вы не сражались во время войны?
Кан: Нет. Я был полезнее, как журналист. Я разоблачал фашистов, я…
Председатель: Покороче, пожалуйста. Мы уже поняли.
Изар: Надо ли так понять ваши слова, что цель русских в Америке — заставить власть закрыть коммунистическую партию?
Кан: Не только ее, но и все вообще прогрессивные партии.
Мэтр Изар читает показания Кравченко в комиссии по расследованию антиамериканских действий. Из этих показаний явствует, что Кравченко совершенно не считает нужным запрещение американской компартии.
Далее мэтр Изар приводит статью из «Дэйли Уоркера» (коммунистическая газета) от 1939 г., из которой следует, что американские коммунисты были изоляционистами. «Янки не придут к вам.» — писалось там в обращении к воюющей Европе. — «Мы не поможем вам никак!»
Кан: Я не отвечаю за эту газету.
Изар: Что вы думаете о последней резолюции Коминформа?
Но Кан, не отвечая на вопрос, снова пускается в рассуждения об американских фашистах.
— Я желаю вам, — говорит ему мэтр Изар. — вернуться домой благополучно и нежно взглянуть по приезде в Нью-Йорк на статую Свободы!
Тогда встает мэтр Нордманн и спрашивает Кравченко, почему он в Америке не начал этого процесса в свое время, когда о нем коммунисты писали, что книга не его.
Кравченко: Во-первых — у меня не было тогда денег. Это стоит очень дорого. Во-вторых, компартия Америки так ничтожна, что не стоит и бороться против неё. Во Франции же компартия очень сильна, и тут-то и надо ее разоблачать.
Нордманн (иронически): Она насчитывает 33 процента населения.
Изар: Но ведь мы тоже представляем две трети!
Что русскому здорово, то немцу — смерть
Второй свидетель защиты — депутат английского парламента Цилиакум. Он был в России в 1918 году, в 1931, 1936 и, наконец, в 1947, когда беседовал «три часа с Молотовым и два часа со Сталиным». Он считает, что все, что было сделано советской властью, было необходимо. Все мероприятия удались, все идет к лучшему, а если и были «преувеличения», то без них невозможно.
Цилиакус принадлежит к тем иностранцам, которые считают, что Россия до 1917 года пребывала в средних веках, что при царях во всех войнах ее били, что народ — темный, страна — отсталая, и что хоть и много в ней достижений за последние 30 лет, однако, далеко ей до Англии. Конечно, европеец бы не выдержал такого режима, но русский человек выдержать может очень многое, и потому, собственно, волноваться особенно не надо. Книга Кравченко — лживая, все в ней преувеличено или искажено.
— Коллективизация была полезна, — говорит флегматически Цилиакус. — Беспорядки всегда бывали. Сталин говорил мне лично, что хочет жить со всеми в мире. Жизнь русских, конечно, трудна, но они идут к светлому будущему и лет через тридцать эволюционируют. Там иные, чем у нас, концепции…
