Мэтр Гейцман спрашивает Василенко, что сделала советская власть, чтобы американцы выдали этого военного преступника?
Василенко этого не знает.
Мэтр Изар: Что же это, он ничего не знает? И Руденко ничего не знал! Зачем тогда они здесь? Чтобы грязнить свидетелей?
Мэтр Нордманн: Они все бежали от красной армии.
Мэтр Изар: Этих несчастных людей СССР теперь приглашает вернуться. Это — не коллаборанты, а депортированные на работы. На Нюрнбергском процессе сам СССР назвал их таковыми.
Василенко называет имена коллаборантов Днепропетровска. Кое-кого Пасечник знал, а один даже, некто Соколовский, работая с немцами, посадил Пасечника в тюрьму Гестапо.
Адвокаты «Лэттр Франсэз» хотели бы знать, много ли в лагерях Ди-Пи коллаборантов?
Пасечник рассказывает о «чистках», которые устраивались американцами: все коллаборанты выловлены и осуждены.
Библиотека Корниенко
Следующая свидетельница — г-жа Корниенко, женщина лет пятидесяти, очень скромно одетая. Она понимает, но не говорит по-французски. Она была библиотекаршей завода имени Петровского, где работал одно время Кравченко и где директором был Василенко. 16 лет прослужив в заводской библиотеке, она знала всех, знала и Кравченко, в конце 20-х гг. как талантливого молодого инженера, «подававшего надежды». О его статьях в газетах «Ударник» и «Заря» много говорилось. Его портреты печатались на страницах местных газет.
На вопрос об арестах заводской головки, она отвечает:
— Были арестованы (в течение нескольких лет) Бирман, Калашников, Адаменко, Марушин, Иванченко — всего около пятидесяти человек. И это только — самые главные лица.
Мэтр Гейцман: Знала ли свидетельница Василенко?
Г-жа Корниенко рассказывает свое знакомство с директором завода: НКВД вызвало ее однажды и потребовало, чтобы она следила за пятью лицами: за Коробовым, Тупенковым, Зерновым (директоры), Федоровым (председатель комитета партии) и… Василенкой. (Движение в зале.)
— Я знала его, но старалась никогда не говорить с ним о политике, — говорит Корниенко, — чтобы не было о чем доносить, так как я знала, что он думает обо всем так же, как я.
Мэтр Нордманн: Мы имеем перед собой доносчицу!
Мэтр Изар: Не атакуйте ее! Вы атакуйте тем самым советский режим.
Мэтр Нордманн: Я протестую! Это агрессия против союзной страны. (Смех в зале.)
Корниенко: Я должна была ходить к нему на дом, пить у них чай, следить за ним, и доносить. Я это и делала. Я старалась не топить этих людей. Василенко знает, что режим советский — страшный режим. Дядя его жены, Калашников — погиб в ссылке.
Василенко вызывают с места на очную ставку. Он по внешности совершенно спокоен.
— Я ее знаю. Она знала мою жену. Она бывала часто у нас, но потом все реже. Я благодарен ей за то, что она меня не утопила… (внезапно грозно): Но все это ложь!
Корниенко (улыбаясь не без горечи): Я не могла бывать чаще, у меня было таких пять человек. Да и работала я до одиннадцати в библиотеке.
Василенко: Все бы это было верно, если бы я был выходец из буржуазной среды, старой школы. Но я — новой школы.
Корниенко: Мне сказали в НКВД: эти люди дороги партии, но они, как все, могут свихнуться. У нас беспартийные сплошь да рядом следят за партийными.
Председатель поражен, как и публика.
Ропот на скамьях адвокатов «Л. Ф.».
Василенко отпускают и вызывают Романова.
Романов (уже привыкший к атмосфере суда и чувствующий себя увереннее, чем несколько дней тому назад): Вы меня знаете?
Корниенко говорит, что Романова не знает. Он утверждает, что знаком с ней давно. Он спрашивает, не слышала ли она чего-нибудь на заводе о плагиате Кравченко, но свидетельница ничего не слышала об этом.
Эта очная ставка не дает ничего и обоих отпускают.
Женщина-врач Анна Кошинская
Одетая в пестренькое летнее платье, круглолицая, молодая, Анна Кошинская начинает с ответов на вопросы, которые стали уже привычны: предупреждая мэтра Нордманна, мэтр Гейцман задает всем Ди-Пи одни и те же вопросы: где были во время немцев? Когда приехали в Германию? Что делали там? и т. д.
— Когда большевики пришли в Вену… — говорит Кошинская.
— Когда красная армия пришла в Вену, — переводит переводчик трибунала.
— Свидетельница сказала: большевики! — протестует переводчик «Л. Ф.».
— У вас о каждом слове спор, — раздражается председатель (обращаясь к свидетельнице): — Кто вас посадил в лагерь?
Кошинская: Мы сами пришли. (Смех.)
Председатель: Почему вы не вернулись в Россию?
Кошинская: Сталин сказал по радио, что все мы предатели.
Выясняется из вопросов, что Кошинская училась на медицинском факультете в Днепропетровске и знала Зинаиду Горлову.
Горлову немедленно просят подойти в барьеру.
Зинаида Горлова за время своего парижского пребывания сильно переменилась: лицо ее пожелтело и похудело, глаза запали, волосы, небрежно причесанные, висят. Она становится рядом с Кошинской. Женщина-врач рассказывает, как она училась, как студентов-медиков в 1933 году послали убирать урожай в колхозы, какой был голод, сколько было трупов: она ссылается на Малую Советскую Энциклопедию. Анатомические театры были переполнены. Там свидетельница вместе с Горловой работали у профессора Постоевского.
Председатель: Что скажет на это Горлова?
Горлова (равнодушно): Я впервые вижу этого врача.
Мэтр Изар: Она протестует довольно слабо!
Горлова: Я не была со студентами в колхозе. Я удивляюсь этим показаниям. Никто не опухал от голода, занятия происходили нормально.
Председатель: Кошинская узнает Горлову?
Кошинская: Да, это она.
Председатель: Назовите профессоров факультета!
Кошинская называет несколько фамилий. Горлова (равнодушно): Да, были такие. (Смех.) Они — однолетки, но Горлова опять говорит, что никогда на факультете Кошинскую не видела. Их обоих отпускают.
Николай Якубов
На обычные вопросы о войне и Германии, Якубов отвечает: эвакуировался в Польшу, затем — в
