Сижу в окопе неглубоком - пули свищут мимо уха.

       Подходит pотный командиp. - ну зверюга!

       А ну-ка, бpатцы-новобpанцы - матеpь вашу!

       Давай в атаку побежим! - Через поле!

       Hад нами небо голубое - с облаками.

       Под нами чеpная земля - небо в лужах

       Летят кусочки командиpа, - ёксель-моксель

       Их не пымать уж никогда. - Не пытайся!

       Летят по небу самолеты - бомбовозы

       Хотят засыпать нас землею, - жидким илом всякой дрянью

       А я молоденький мальчишка - лет семнадцать, двадцать, тридцать, сорок восемь,

       Лежу на пузе и стреляю из винтовки - трехлинейки шибко метко - точно в небо!

       Бегит по полю санитарка, - звать Тамаpка иль Маринка или Фекла

       хотит меня перевязать - сикось - накось

       мне ногу напрочь оторвало железякой - или бонбой

       в обрат ее не примотать. - Взял в охапку!

       Меня в больнице год лечили - умоpили

       Хотели мне пpишить ногу - чтоб как было .

       Hогу они мне не пpишили - тpоглодиты, охламоны.

       Тепеpь служить я не могу - Дайте выпить!

      - Забавно, а у нас ее по-другому пели - неожиданно оживляется молчавший до этого Николаич.

      - Как - по другому?

      Николаич смущается, но все-же нетвердо и неожиданным тенорком напевает:

       Ко мне подходит санитаpка (звать Тамаpка)

       Давай я ногу пеpвяжу.

       И в санитаpную машину (студебекеp)

       С собою pядом положу.

       Бежала по полю Аксинья (моpда синя)

       В больших киpзовых сапогах.

       За нею гнался Афанасий (восемь на семь)

       С большим теpмометpом в pуках.

       Меня в больнице год лечили - умоpили

       Хотели мне пpишить ногу.

       Hогу они мне не пpишили - тpагладиты,

       Тепеpь служить я не могу.

       - Ну и так можно - покладисто соглашается Семен Семеныч.

       Зданьице, где нас расположили на ночлег, стоит слегка на отшибе, но вход освещен ярко. Выгружаемся и заходим внутрь, не забывая посматривать по сторонам.

       Уюта, разумеется, ноль, видно, что готовили для нас место наспех и формально. Придраться не к чему особенно, но явно - холодные сапожники делали - по списку причем: кроватей стоко-то, матрасов - соответственно, белья до кучи - вали кулем, потом разберем!

       Говорю об этом братцу. Тот таращит непонимающе глаза и вопрошает с недоумением:

       - Кисейных занавесочек не хватает?

       - Уюта, чудовище!

       - А ну да, Станислав Катчинский, как же! Поспал бы ты в морге на люменевой каталке- не выдрючивался бы, как девственная девственница.

       - Какой Катчинский? - осведомляется у меня оказавшийся рядом Семен Семеныч.

       - Персонаж Ремарка - 'На Западном фронте без перемен'. Я эту книжку перед армией как раз прочитал и мне этот солдат понравился - вот я его за образец и взял.

       Пыхтя, начинаем расставлять удобнее наставленную абы как мебель.

       - А чем он так хорош-то оказался?

       - Он умел в любых самых гадких условиях приготовить - и найти - жратву и устроить удобный ночлег. За что его товарищи и ценили.

       - Немудрено. Хотя вот сейчас токо бы прилечь. После морга-то тут куда как здорово, это вашим братом верно сказано было.

       - Вас хоть покормили?

       - Ага. Куриным супом, представляете? Это ж какая прелесть, если подумать! Картошечка, морковочка, риса чутка - и курицы здоровенный кусище, мягчайший! Петрушкой посыпано, укропчиком! Душистое все - чуть не расплакался. И потом макароны - с тертым сыром и соусом! И кисель вишневый! От аромата нос винтом закрутился!

       - Да вы ж уже роллтона сегодня хотели?

       - Э, роллтон по сравнению с грамотно и душевно приготовленной пищей - ничто и звать никак. От безысходности - роллтон то. Все - таки жидкое и горячее...

       - Во! Братец, слушай, что умные люди говорят!

       - Слушал уже, несколько дней. Токо не верю ни единому слову - ибо воистину - харчевался Семен Семеныч и в шавермячных и фэтс-фудах и в прочих богомерзких и отвратных зело местах.

       - А куда денешься? Кушинькать-то хочется. А у нас тут не Европы, на каждом шагу ресторанов нету - неожиданно начинает оправдываться матерый дальнобойщик.

       - Истинно, истинно говорю вам, чада мои - отверзши уста свои на шаурму совершают человецы смертный грех! - пророческим голосом продолжает мой братец.

       - Эко на тебя накатило, братец, святым духом!

       - Дык меня в больнице пару раз за священнослужителя приняли, вот и вошел в роль - выходит наконец из роли проповедника мой родственник.

       - Стричься надо чаще и лицо делать попроще. А то отрастил конскую гриву, хоть косички заплетай! - пытаюсь я поставить его на надлежащее место.

       - Дык косички как-то не в дугу.

       - Почему не в дугу? Вон гусарам было положено по три косички носить - две на висках и одну на затылке. А без косичек - и не гусар значит - поясняет расстилающий простыни Семен Семеныч.

       - Ну, так это при царе Горохе было! - возражает занимающийся тем же братец.

       - Нефига! Наполеоновские, например гусары - все с косичками были. И отсутствие косичек было весьма серьезным нарушением формы, традиций и обычаев. Да и у наших - таки тоже многие с косичками щеголяли - странно, Саше-то откуда это знать, интересно..

       - Не, на гусара ваш братец не похож - отмечает дальнобойщик.

       - Почему?

       - Долговязый слишком. Таких в уланы брали.

       - Это что ж, такой серьезный отбор был?

       - А как же. И еще серьезней - вон Павловские гвардейцы подбирались все курносые и светловолосые, а Измайловцы - наоборот темные были. С кавалерией - так там еще и по задачам - кирасиры

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату