Турнир

графства, как только мальчишка посыльный принес бы конверт, скрепленный печатью хозяина этого заведения. Впрочем, последнее было бы весьма затруднительно сделать. Они с Марком практически не вылезали из леса и хоть посещали Мелингдорм примерно раз в десять дней, но не задерживались внутри стен города долее одного дня и половины ночи.

Подходя к дверям ресторации, которые хоть и были настежь открыты, но охранялись надежней геркано-шеварийской границы в смутные времена предвоенной поры, Гангрубер упорно боролся с соблазном развернуться и быстро уйти, отказавшись от встречи с сумасбродными особами непонятного пола, как будто нарочно решившими досадить ему, пригласив именно сюда. С одной стороны, разбойник хотел как можно быстрее поставить точку в этом неприятном для него вопросе и вернуться к прежней размеренной жизни, где за удачным грабежом следовало упоительное недельное безделье в лесной тиши на лоне дикой природы. С другой же, Гангрубер питал столь сильное отвращение и к заведению, и к тем, кто в нем обычно бывал, что переступить порог для него означало все равно что с головой закопаться в навозную кучу.

Сторожившая вход четверка охранников заприметила переодетого степенным дворянином разбойника еще давно, практически как только он отошел от дома костоправа и уверенным шагом направился через площадь в их сторону. Однако они не спешили поднять свои мускулистые телеса со скамей, пока незваный гость не приблизился ко входу на десять-двенадцать шагов. Про себя Дитрих тут же отметил и отдал должное выучке дюжих ребят, набранных наверняка не из числа туповатых портовых грузчиков, а из рядов доблестной и победоносной герканской армии. В движениях парней чувствовалась былая выправка, а в даже не прищурившихся слегка глазах блестела холодная сталь. Они были невозмутимы и спокойны, они не испытывали к приближавшемуся незнакомцу ровным счетом ничего, но, ни на миг не задумываясь, перерезали бы ему глотку или избили бы до смерти дубинками по приказу своего командира, который, кстати, тоже весьма походил на отставного пехотинца-сержанта.

О недавнем воинском прошлом стражей свидетельствовало и то, как грамотно они подготовились ко встрече явно нежеланного посетителя. Обычно охранники рестораций и кабаков ведут себя примитивно: угрожающе потрясая в мускулистых руках дубинками, обступают гостя кругом или полукругом и, в случае проявления чужаком упорства или агрессии, набрасываются на него скопом со всех сторон, валят ударами наземь и добивают ногами… порой даже днем, на глазах у изумленных горожан. Но эти громилы действовали куда тоньше. Внешне не проявляя ни малейших признаков недоброжелательности, трое охранников выстроились в линию, перекрыв своими могучими телами Дитриху вход. Их гуманное оружие – простые, оглушающие, а не дробящие черепа дубинки так и остались болтаться на широких поясах. Руки парни, как сговорившись, держали за спиной, наверняка уже достав припрятанные сзади за поясом либо метательные ножи, либо иные неприятные сюрпризы, которые, в случае необходимости, не позволили бы противнику сбежать.

Четвертый, старший охранник стоял немного в стороне от строя, и лишь когда Дитрих остановился, сделал пару шагов ему навстречу. «Чо надо?!» или просто «Пшел вон! » – ожидал услышать разбойник от бывшего солдата с испещренным морщинами и шрамами лицом и легкой сединою на висках. Однако вместо этого отставной ветеран почтительно согнул голову в поклоне и без малейшего намека на издевку или иное неуважение произнес:

– Чем могу быть полезен, милостивый государь?

Немного озадачили Гангрубера и слова с интонацией, и вполне доброжелательный взгляд еще не дряхлого, еще полного сил старика.

– Мне назначена встреча, – кратко ответил Дитрих, чуть было не сплоховав и не добавив «почтеннейший», что было неприемлемо в разговоре дворянина с простолюдином.

– Позвольте приглашение, ваше благородие, – протянул руку за бумагой старик, тоже сразу признавший в собеседнике бывшего служивого… притом офицера.

– Видишь ли… – немного замялся разбойник, вдруг засомневавшись, стоит ли показывать охраннику прихваченную с собой записку дамочек, – …я обычно обитаю в таких местах, докуда ни посыльные, ни скороходы не добегают…

Вот тут-то и должно было случиться то, чего Дитрих так боялся, но в то же время на что в глубине души надеялся. Его должны были не пустить внутрь, в тот длинный, светлый, обставленный предметами роскоши коридор, начинающийся сразу за дверью. Лишь для проформы задав парочку-другую вопросов, старик должен был так же вежливо и деликатно попросить его удалиться. Но этого, как ни странно, не произошло. Видимо, кто-то могущественный на земле, а быть может, и на Небесах очень желал, чтобы эта встреча состоялась.

– Квирт, глянь-ка, – не повернув головы, приказал ветеран одному из троицы подручных, а затем, понимающе улыбнувшись, вновь обратился к гостю: – А вас, милостивый государь, я осмелюсь попросить, немного откинуть назад капюшон. Прошу прощения за беспокойство, но нам по долгу службы нужно узреть ваше лицо.

Дитрих послушался, тем более что упорствовать было не в его интересах. «Впустят так впустят! А коли нет, в лес вернусь! Считай, в город зазря прогулялся, но это такие пустяки…» – резонно рассудил разбойник и скинул с головы капюшон, встряхнув копной сальных, давненько не мытых, длинных волос. Тем временем охранник, стоявший по центру, то есть точно у старика за спиной, полез за пазуху и что-то оттуда достал. Гангрубер не видел, что это был за предмет, но по шуршанию догадался, что это лист бумаги.

– Кажись, он, – неуверенно промямлил парень после того, как с четверть минуты вертел лист в руках.

– А ты приглядись, Квирт, приглядись! Чай не тыкву на базаре выбираешь! – приказал ветеран, не повысив голоса, но тем не менее многообещающе сурово.

– Точно, он это! – интенсивно закивал головой проштрафившийся подручный, в надежде избежать наказания за нечеткий ответ, недопустимый при данных обстоятельствах. – И рожей… простите… то бишь лицом схож, и вон шрамюга какая!..

– Заткнись! – процедил сквозь крепко сжатые зубы все же выведенный из себя старший охранник, однако уже через миг взял себя в руки. – Закрой рот и проводи нашего гостя наверх!

– Оружие здесь оставить? – спросил Дитрих, не столь обрадованный, сколь пораженный, что у служителей ресторации имелся его портрет, к тому же, видать, довольно точный.

– В этом нет необходимости, милостивый государь, – ответил старик, вновь согнув голову в почтительном поклоне. – Пригласившие вас особы будут обрадованы такому скорому появлению. Вас к ним сейчас же проводят, однако перед тем, как вы переступите порог «Рева Вепря», позвольте смиренно предупредить, что в нашем заведении имеются некие очень строгие правила…

– Какие еще правила?! Танцовщиц за ляжки не лапать, светильники не воровать?! – нарочито грубо пошутил Гангрубер и довольно громко захохотал над сомнительной шуткой. Любой герканский дворянин на его месте должен был поступить именно так и никак иначе.

– И это тоже, – дипломатично улыбнулся страж, – но я имел в виду иные, более серьезные нарушения. Вам запрещается заходить в другие комнаты, и если в коридоре кого-либо случайно встретите, прошу вас, храните молчание. Наш хозяин не любит болтливых гостей, и если вы ослушаетесь, то…

– …то моя нога больше никогда не переступит порог вашего уважаемого заведения, – перебил собеседника Гангрубер, совсем не собиравшийся тайком подглядывать в замочные скважины и выпытывать у попавшейся на глаза прислуги, что же здесь происходит.

– …то ваша нога вообще больше никуда не ступит! – продолжил свое высказывание охранник, лишь немного подкорректировав его.

На долю секунды маска учтивости спала с лица старика, а в его умных глазах проявилось истинное отношение ко всем тем мерзавцам, что приходили в «Рев Вепря», так же, как Дитрих, тайно, под покровом ночи. «Только оступись, гаденыш, и я с удовольствием тебя прирежу! Эх, если бы не нужда, если бы не старость, не ходил бы здесь в холуях, а душил бы подонков вроде тебя собственными руками!» – прочел Дитрих во вспыхнувшем и тут же померкшем взоре.

– И не мечтай служивый, я те шанса не дам! Вот назло те буду вести себя паинькой, прям как девица на выданье! – ответил Гангрубер, не намекая, а говоря открыто, что правильно понял мимолетный взгляд старика, и, смеясь, переступил порог заведения.