Юнис подняла голову, глаза ее блестели от слез, она была бледна.
— Твой сын хочет кое?что тебе сказать. — Она всхлипнула и выбежала из комнаты.
— Может, посмотришь, как она, ба?
Мать Пола молча поднялась и оставила их одних.
— Давай присядем? — предложил Тимоти.
— Конечно.
Они сели друг напротив друга, словно чужие.
Пол ждал. Многие годы он склонял людей на свою сторону, управлял ими, манипулировал, но понятия не имел, как говорить с собственным сыном. Его отец тоже не умел этого делать, разве что отдавал распоряжения. И даже в последние годы, когда Полу казалось, что они стали близки, отец продолжал «обрабатывать» его, пытался подтолкнуть на путь, по которому Пол не намеревался идти. И все же он не винил отца. Пол теперь знал, что сам отвечает за собственные грехи, и расплачивался бы за них в Судный день, если бы Иисус не искупил их Своей кровью. Он спасен. Настало время жить так, как полагается спасенному.
Пол весь напрягся. Что же хочет сообщить ему сын?
— Твоя бабушка говорила тебе о… — Он не знал, как это сказать, и стоит ли.
— Я все знаю, папа. Это та блондинка, верно? Та, что поцеловала тебя на выходе из церкви?
Пол покраснел:
—Да.
— Она хорошенькая. Знаешь, мне тогда нужно было уехать. Я понимал, что если не уеду, наломаю много дров. Я бы свернул тебе шею. — Тим криво усмехнулся. — Но я не смог бы этого сделать, мама захотела бы узнать, за что. Она же понятия не имела, что происходит, а если бы я сказал, она все равно бы не одобрила отцеубийства.
— Твоя мать всегда видит в людях только хорошее.
— Она уже не так наивна.
Пол вздрогнул — вина за то, что Юнис перестала доверять людям, целиком лежала на нем. Он использовал ее бесхитростность против нее же самой, всегда уворачиваясь от прямых ответов на ее вопросы.
— Тебе все равно не удалось бы достучаться до меня, Тим. Меня переполняла гордыня.
Тим вскинул голову и посмотрел отцу в глаза:
— Мама рассказала, что ты отправился на запад и отыскал ее. Это значит, что ты хочешь попытаться все исправить?
— Я готов отдать за это все что угодно, Тим. Я люблю твою мать.
— Как же можно ее не любить. — Он покачал головой, лицо его выражало при этом сожаление и грусть.
Снова повисла тишина.
— Я приехал не для того, чтобы бросать в тебя камни, папа. Я приехал сообщить тебе и маме, что завербовался на военную службу. Подумал, что лучше сказать об этом, глядя в глаза, чем по телефону. — Он невесело усмехнулся, бросив взгляд в сторону двери, куда ушла мать. — Правда, теперь я не так в этом уверен.
Если бы в этот момент в комнату ввалился террорист с автоматом, Пол и то был бы меньше потрясен.
— Завербовался? — Война добралась до их дома.
— В морскую пехоту. — Пол закрыл глаза. — После 11–го сентября я только и думал, что о нашей стране и цене свободы. Я думал о тех временах, когда люди попустительствовали злу, и о том, к чему это привело. Что было бы с нами, если бы тысячи добровольцев не пошли в армию, чтобы воевать с Гитлером? Я очень долго молился, папа. И другие молились за меня. Это решение далось мне нелегко.
Потрясенный, Пол смотрел на сына:
— Ты сам не знаешь, во что ввязываешься.
— Согласен, но мне и не нужно знать все. Просто мне нужно идти туда, куда, я верю, ведет меня Господь.
На войну?
— Я знаю, Америка не всегда поступает правильно, но у нас есть свобода слова и вероисповедания, наше общество основано на христианских принципах. Возможно, Господь милостив к нам именно поэтому. Как только где?то случается беда, американцы первыми приходят на помощь. Господь даровал нам процветание, и мы стараемся помогать другим. И не всегда по политическим мотивам или из?за нефти. Может быть, только наша доброта к другим народам удерживает Господа от того, чтобы наказать нас за содеянное нами зло.
Тимоти поднялся и заходил по комнате.
— Ты должен знать, папа. Очень многие молодые люди моего возраста понятия не имеют, кто такой Иисус Христос. Мой сосед в общежитии как раз тому пример. Он вырос, считая, что Рождество — это только Санта–Клаус, подарки под елкой и январские каникулы. Он ни разу не был в церкви, пока я его не сводил. В шестидесятые Господь был изгнан из школ, и в результате выросло целое поколение, которое не слышало Благой вести. И где же лучше распространять знания, как не среди тех, кто идет воевать за свою страну?
— Тебе не дадут проповедовать в морской пехоте, сын. Ты не станешь капелланом. Ты превратишься в марионетку с оружием в руках.
— Я не имею в виду проповедь. Я буду просто говорить о своей вере, если мне представится такая возможность. — Он криво усмехнулся. — Я попросился в Военный институт иностранных языков. Один преподаватель в старших классах говорил, что у меня есть способности.
Молодо–зелено. А может быть, вера самого Пола слишком слаба? Он никогда не предполагал, что Господь станет действовать через девятнадцатилетнего юношу в зоне военного конфликта. А не станет ли его сын пушечным мясом?
— Ты уже подписал бумаги? — Может, еще не поздно отступить.
— Да. Я дал подписку явиться через две недели. У меня будет еще неделя, а потом я отправляюсь на призывной пункт в Лос–Анджелесе. Я хотел, чтобы все было уже сделано, перед тем как я сообщу тебе и маме. По очевидным причинам.
Отговорить его теперь не представлялось возможным. Следующей остановкой сына будет учебный лагерь для новобранцев. Потом спецподготовка и строевая.
— Подобные войны выигрываются не только с помощью оружия, папа, но и с помощью истины Слова Божьего. И где лучше нести свет истины, как не в рядах солдат? Возможно, я даже смогу благовествовать тем, которые проглотили лживые заверения, будто в награду за убийства людей они получат на небесах семьдесят девственниц! — Военный миссионер? Есть ли такое понятие? — Ты во мне разочаровался? Ты считаешь, что я поступил глупо?
Пол понял, что его молчание было понято превратно. Неудивительно, учитывая их отношения в последние годы. Пол знал, что был плохим отцом. Несмотря на все свои добрые намерения, он все?таки повторял своего отца очень во многом. Неоправданно высокие требования. Приступы многословия, сменяемые длительными периодами молчания. Неужели Тимоти жаждет его признания и одобрения так же, как он сам — от своего отца?
Пол хотел лучше разобраться в собственных чувствах, прежде чем станет слишком поздно.
— Нет, я горжусь тобой, у тебя есть собственные убеждения. Если кто и совершил глупость, так это я, избегавший годами своего сына. А теперь у нас осталось слишком мало времени. — Его голос задрожал. Неделя. Семь дней. После всех лет, прошедших впустую.
— Ты это так говоришь, словно я иду на верную смерть.
У Пола защипало глаза.
— Надеюсь, нет.
