пожелало войти во вновь возникшие организации; среди членов секций появились новые участники, преимущественно из числа экслибрисистов. Достаточно сравнить печатные списки членов РОДК 1927 г., с одной стороны, со «Списком членов Секции собирателей книг и экслибрисов МО ВОФ и Секции библиофилов и экслибрисистов С.-З. ОВОФ» (М., 1932), с другой, чтобы убедиться в происшедших изменениях. Так, в РОДК на 15 ноября 1927 г. состояло 115 членов (почетных, действительных и сотрудников), в ССК и Э МО ВОФ на 9 марта 1932 г. — 57членов. Во-вторых, естественным образом изменился и характер научной работы этих секций. Она лишилась той интенсивности и напряженности, которыми отличалась деятельность библиофильских организаций 20-х годов.
Поэтому история библиофильских организаций Москвы и Ленинграда в 30-е годы ни в какой мере не может сравниться с их историей в предшествующее десятилетие.
Возникновение ССК и Э относится к марту 1931 г. Организационное собрание, созванное инициативной группой, состоялось 9 марта в помещении ВОФ (ул. Герцена, 31). В пригласительной машинописной повестке на это заседание указывалось, что программа деятельности секции — доклады, демонстрация новых книг и экслибрисов, организованный обмен, аукционы, издательство и т. д. Рабочим днем секции был установлен четверг, и, таким образом, каждый месяц устраивалось четыре заседания: два — библиофильских и два — экслибрисистских; первый и третий четверги посвящались докладам, остальные — аукционам книг и экслибрисов.
Бюро секции, избранное 26 марта 1931 г. и окончательно оформившееся в дальнейшем, состояло из председателя К. И. Дунина-Борковского, товарища председателя Н. Н. Орлова, секретаря С. А. Сильванского, вскоре выбывшего по собственному желанию и замененного А. А. Толоконниковым, членов бюро — А. М. Макарова, П. Д. Эттингера и Ф. Ф. Федорова и кандидатов в члены бюро — А. И. Анопова и И. Н. Жучкова. Уже в первый год работы секции обозначился перевес экслибрисоведческих интересов членов ССК и Э: из 28 прочитанных докладов 12 было посвящено экслибрисоведению, 7 — библиофильству, и а в прочих 9 рассматривались различные вопросы истории и теории книговедения, например, Н. В. Здобнов сделал доклад о русской книжной статистике, Н. Ю. Ульянинский — «Из истории русского оттиска», И. Н. Розанов — «Основные функции русской книжной обложки» и т. д. Такое же предпочтение экслибрисистам проявилось и в организации аукционов: из 22 собраний, на которых проводились аукционы, 12 были посвящены экслибрисам, 9 — книгам и 1 — мелкой графике. Примерно такой же характер имела деятельность секции во второй и третий год ее существования, как можно судить по печатному отчету за 1932 г., составленному Н. Н. Орловым, и рукописному за 1933 г., подготовленному И. Н. Жучковым.
С мая 1931 г. началась издательская деятельность секции: печатались программы предполагаемых заседаний на ближайший месяц или два, памятки заседаний, годовые отчеты и пр. В первый год деятельности ССК и Э было опубликовано 17 номеров подобных изданий, в том числе и тезисы упомянутых докладов Н. В. Здобнова, Н. Ю. Ульянинского, а также доклад А. И. Кондратьева «Эволюция учений о книжных редкостях (Опыт марксистского анализа предмета и литературы)». Тираж изданий секции колебался от 18 экземпляров (марка ССК и Э к 1-й годовщине, работы М. В. Маторина) и до 150–200. Самые высокотиражные издания — книжечки Н. М. Сомова «Сущность книговедения. Библиологический очерк» (М., 1933) и П. Д. Эттингера «Книжные знаки В. А. Фаворского» (М., 1933) — были выпущены в количестве: первая — 400, вторая — 300 экземпляров.
В 1933 г. из состава Бюро ССК и Э выбыли председатель и товарищ председателя. Это сказалось на работе секции. Для руководства делами была выделена рабочая группа в составе Е. В. Головни, С. А. Сильванского, И. Н. Жучкова и А. И. Кондратьева. Пытаясь внести некоторое разнообразие в традиционные формы деятельности ССК и Э, Бюро провело на годичном собрании выступления членов секции на тему «Три лучшие книги моей библиотеки». По словам И. Н. Жучкова, составлявшего отчет о деятельности ССК и Э на 1933 г., «демонстрация привлекла большое количество участников и выявила целый ряд чрезвычайно ценных и редких изданий».
Анализируя деятельность ССК и Э МО ВОФ и, в частности, ее печатную продукцию, мы считаем нужным остановиться на упоминавшейся выше книге Н. М. Сомова «Сущность книговедения. Библиологический очерк». Делаем мы это не потому, что данная работа представляет какой-то особо ценный вклад в советское книговедение, а потому, что личность автора, по собранным нами сведениям (к сожалению, нам не пришлось ни встречаться с ним, ни даже переписываться), заслуживает внимания. Это был удивительно своеобразный человек, очень начитанный, необыкновенно трудолюбивый и трудоспособный, не утративший живого и деятельного интереса к науке о книге до конца своей долгой жизни.
Николай Михайлович Сомов родился в Москве в 1867 г. и там же и умер 22 июля 1951 г., в возрасте 84 лет. С 1889 г. по 1922 он работал в Библиотеке Румянцевского музея; с 1922 по 1924 г. был библиотекарем и преподавателем библиографии в Институте журналистики. В 1922 г. Сомов опубликовал свою «Библиографию журнализма», выдержавшую два издания. В 1924 г. как библиограф-марксист он был приглашен на службу в Институт Маркса-Энгельса-Ленина в качестве библиотекаря. В 1927 г. по состоянию здоровья Н. М. вышел на пенсию и полностью себя посвятил работе по книговедению. Внимательно, может быть, внимательнее, чем кто-либо другой из книговедов тех лет, Сомов следил за всем, что появлялось в печати по вопросам советской науки о книге. Все эти материалы Сомов тщательно классифицировал и издавал одну за другой свои работы: «Библиография русской общественности. (К вопросу об интеллигенции)» (М., 1927), «Критическая библиография. Очерк газетной и журнальной библиографии» (М., 1928), «Состав книговедения. Библиофилия — библиография — журнализм. К построению системы книговедения» (М., 1931), «Библиография русской общественности. (К вопросу об интеллигенции). Часть вторая» (М., 1931) и уже помянутая «Сущность книговедения. Библиологический очерк» (М., 1933).
В каждой работе Сомова собран огромный, но критически не обработанный материал. Автор без каких-либо возражений или замечаний то пересказывает известные ему материалы по рассматриваемой теме, то просто полностью приводит соответствующий текст, если он не особенно велик. Так, например, в «Составе книговедения» Н. М. Сомов целиком перепечатал тезисы доклада А. И. Кондратьева «Основные предпосылки учения о книжных редкостях», изданные в 1925 г. в количестве 100 экземпляров и почти полностью утраченные автором-издателем. Особенно ценна в работах Сомова обширнейшая библиография, учитывающая не только книги и журнальные статьи, но также и газетные заметки, печатные и машинописные тезисы докладов, рецензии, даже сведения, почерпнутые из устных сообщений. Для целей нашей книги могли бы представить интерес разделы его «Состава книговедения» и «Сущности книговедения», посвященные рассмотрению существа библиофилии и ее места в системе книговедения, но это только передача того, что автор прочитал по данному вопросу, а не того, что он внес нового в этой области. Разве только одно следует отметить в «Сущности книговедения» — то, что Н. М. Сомов решительно отличает библиофильство как собирательство книг вообще и редких, в частности, от библиофилии или библиофилизма как учения о книжных редкостях. Н. М. Сомов любил создавать наукообразные термины, например, библиографизм, библиофилист (в отличие от библиофила — книгособирателя).
Знавший Н. М. Сомова около полувека проф. Б. С. Боднарский писал в неопубликованной статье «Памяти Н. М. Сомова», что покойный, работая в библиотеке Румянцевского музея вместе с известным библиотекарем-философом Н. Ф. Федоровым и его учениками Я. Г. Квасковым, А. И. Калишевским и др., многое воспринял от этих людей и прежде всего — горячую преданность своим воззрениям.
«По своим внутренним качествам, — писал Б. С. Боднарский, — Н. М. был человеком в полном смысле исключительным. Главной чертой его характера была скромность, которая невольно поражала каждого, входившего с Н. М. в соприкосновение. Точно атрофировано в нем было чувство сопротивления, и это качество до такой степени было необычайным, что иным Н. М. казался даже „странным“. Столь же поразительно было и другое: неожиданная и редкая метаморфоза, когда при испытании убеждений Н. М. детская мягкость вдруг исчезала, и он становился тверд, как скала».
«В оставленном им „завещании“ — добавляет Б. С. Боднарский, — содержится единственная просьба о том, чтобы извещение о его кончине было доведено до сведения советских книговедов». Однако ни объявления о смерти Н. М. Сомова, ни некролога в печати опубликовать не удалось. С тем большим уважением к памяти этого труженика в области советского книговедения и библиофилии отводим мы ему несколько страниц в «Истории советского библиофильства»: до конца своих дней он был окружен книгами, погружен в книги, занят книгами и полон мыслями о книгах.
Обращаясь к другим докладчикам ССК и Э МО ВОФ, приходится констатировать, что в основном мы
