Война

бесспорно, играли большую роль в войне, которую они вели с вампирами, но беда в том, что Гентар всецело полагался на них, пренебрегая простой жизненной истиной, неоднократно доказываемой историей человечества: «Исход войны во многом решает сила, грубая примитивная сила!» Когда силы противников примерно равны, иллюзия и прочие ухищрения, в частности те, что именуются колдовством, могут склонить чашу весов в твою сторону. Но, имея в распоряжении только чары и горстку пусть и отличных солдат, в драку с целой армией врагов лучше не ввязываться. Дарк не сомневался, что именно Мартин, воодушевленный новыми открытиями, сделанными при помощи Марка, убедил Совет Легиона, и в первую очередь его Главу, разрешить граничащую с безумием операцию. Да, безо всяких сомнений, задумка была хороша, но в Удбиш следовало посылать как минимум полсотни мастеров клинка, а не жалкую дюжину практически обреченных на смерть морронов. Гентар с Огароном верили в успех, а Дарк весьма сомневался, что им удастся перебить врагов в их же логове. Неудачное нападение соклановцев не только могло свести на нет его шансы спасти Анри, но и грозило ослаблением Легиона. Главе Совета, координирующему борьбу многих сотен морронов, не стоило принимать участие в столь рискованной операции, да и Мартин уж лучше б посиживал в своей лаборатории за книгами, пробирками да склянками.

Третье обвинение, которое, к сожалению, из-за присутствия Огарона Дарк не смог бросить Мартину в лицо, было отнюдь не ново и звучало предельно просто. Некромант витал в высоких сферах своих гениальных идей, но ни одну не мог четко сформулировать в виде подробного, хорошо проработанного плана действий. Он небрежно относился к мелочам, попросту говоря, не желал с ними связываться и оставлял на откуп исполнителям, причем оповещал бедолаг-напарников о задуманном в самый последний момент, когда уже толком ничего проработать было нельзя. Обеспечив отряду Дарка проход в город, Гентар не удосужился подумать, как герканцы доберутся до крепостной стены, и пренебрег допущением, что Дарка могут обвинить в колдовстве. Неизвестно, чем руководствовался некромант, выбирая место для встречи, но явно не продумал один очень неприятный для Дарка момент. Возвращаться с нее Аламезу пришлось через полгорода, в одиночку, практически не зная дороги и через зажиточные кварталы, обитатели которых очень недружелюбно относились к местной голытьбе и странствующей нищете. Почему-то некромант не позаботился обеспечить Дарка каретой, которая могла бы отвести его если не к окраине кладбища, то хотя бы на Соборную площадь. Это была несущественная деталь, которой Гентар пренебрег, но за это Аламезу пришлось расплачиваться.

Моррон брел по узким улочкам в очень неудачное время, где-то между шестью и семью часами вечера, когда они были особенно многолюдны. Обеспеченным горожанам, их избалованным детишкам, да и прислуге не сиделось дома после праздничной службы, и они вышли прогуляться: одни, чтобы порезвиться, другие для того, чтобы обменяться впечатлениями и свежими слухами с соседями. Появление нищего среди сытой, довольной своим достатком и положением в обществе публики вызвало не только шквал бурных возмущений, но и живой интерес со стороны почувствовавшей возможность позабавиться жестокой детворы. Вслед за оскорблениями родителей вдогонку похрамывающему калеке полетели «подарки» от игриво настроенных детишек: липкие и сочные объедки фруктов, большие, но, к счастью, не больно бьющие по спине палки и, конечно же, булыжники, выковырянные юными исчадиями ада из мостовой. Спина стоически терпевшего обзывания, угрозы и побои Аламеза превратилась в движущуюся мишень, пометить которую стремился каждый обряженный в красивенькое праздничное платьице карапуз. Прекратить маскарад и выдать себя хотя бы на время моррон, к сожалению, не мог, ведь район был зажиточным, а, как известно, у каждого состоятельного горожанина имеется парочка опытных в кулачном бою и отменно владеющих дубинками слуг, не говоря уже о страже, чьи патрули то и дело вальяжно прохаживались по улочке.

Ругань враждебно настроенного окружения раздражала слух Дарка, но не более. Объедки да палки хоть частенько попадали в цель, оставляя новые отметины на плаще и синяки на спине под ним, но боли не причиняли, а вот булыжники – другое дело. Они больно жалили острыми краями ребра и лопатки моррона, а от парочки камней, неудачно залетевших прямо в затылок, в глазах Аламеза даже потемнело. Стиснув зубы от обиды и боли, Дарк максимально (насколько того позволяла его мнимая хромота) ускорил шаг, чтобы быстрее оторваться от преследовавшей его по пятам детворы и родителей, с умилением наблюдавших, как «шалят» их детишки, и не скупившихся на похвалы после каждого меткого попадания. И вот когда ему уже почти удалось миновать опасный для таких голодранцев, как он, квартал, произошло событие, соизмеримое с настоящей бедой.

– Стопкай, нагота перекатная! – гнусаво пробасила огромная скала, вдруг выросшая у едва успевшего остановиться моррона на пути. – Чо торопыжничаешь?! Чо праздненье святое детявкам испортить хошь?! Пацаненка мой тя еще ни разка не пометил! Дай порадовкаться мальцу! Возля древа вон таго безтрепыханно постой, медяк на жраву полушь!

Дарк поднял глаза. Перед ним, подбоченясь и самодовольно ухмыляясь, стоял почти двухметровый верзила не старше двадцати пяти – двадцати семи лет, раскормленный до размеров годовалого виверийского бычка. Судя по богатой одежде, хозяйскому взгляду, наличию дорогих украшений на не уступавшей по толщине ляжке стражника шее и красноте надувшихся, как шары, щек, путь ему преградил сынок хозяина преуспевающей мясной лавки или сам мастер свинобойно-колбасно-разделочных дел. Обойти такого бугая было невозможно; попытаться уговорить отпустить – бессмысленно, даже если бы моррон и знал шеварийский язык. Сразу было понятно, что для разжиревшего до безобразия молодого папаши всякий с меньшим достатком, чем у него, просто-напросто не являлся человеком, а нищие вообще были грязью подноготной.

На оценку сложившейся ситуации у моррона ушло не более доли секунды. Он заметил, как скалят зубы в преддверии веселой потехи остановившиеся неподалеку стражники и как засуетилась чуть менее откормленная прислуга мордоворота, расстегивая ремни и извлекая из карманов колбасные веревки, которыми они, без всяких сомнений, собирались привязать живую мишень к дереву.

Становиться объектом народной потехи моррон не собирался, хотя бы потому, что метко брошенный кем-нибудь из богатеньких сорванцов камень мог лишить его не только сознания, но и жизни. Аламез не мог позволить себе роскошь умереть в очередной раз, да еще накануне серьезного дела.

– Валяй к древцу, вонючка пропойна! Чо окачурился, как мертвяка?! – не желая ни потерпеть пару секунд, ни слушать возражения, толстощекий наглец ухватился липкой от пота мясистой ладонью за плечо Аламеза и собирался пихнуть его к дереву.

Конечно же, Дарк мог легко вывернуться и не позволить неуклюжей ручище толстяка дотронуться до себя, но делать этого он не стал, поскольку принял решение действовать, а плащ только помешал бы в предстоящем бою. Как только пальцы-сардельки вцепились в ветхую ткань накидки, Аламез резко отпрыгнул назад и выхватил из-за спины меч. Плащ, конечно же, остался в руке обомлевшего толстяка, чьи еще мгновение назад ярко пунцовые щеки вдруг резко поменяли цвет на мертвецки-бледный. Толпа зевак испустила дружный вздох, внезапно узрев, как сгорбленный, похрамывающий нищий мгновенно превратился в подтянутого, мускулистого бойца, да к тому же еще и вооруженного настоящим оружием. Мужчины оцепенели, не зная, то ли накинуться скопом, то ли бежать. Парочка любовавшихся забавой любимой детворы мамаш упала в обморок, а все до единого сорванцы мгновенно оконфузились, обмочив штаны, правда, именно этой приятной детали моррон как раз и не заметил.

Соблазн одним резким ударом распороть многослойную брюшину обидчика и узреть, что тот ел на обед, был велик, но от столь жестокого действа Дарку, к сожалению, пришлось отказаться. На акт возмездия просто не хватило бы времени.

Первыми очнулись стражники. С алебардами наперевес двое солдат побежали к моррону, а третий, прежде чем обнажить меч, схватился за висевший у него на поясе рожок. Поднести его к губам он успел, а вот дунуть – нет, поскольку поднятый с мостовой камень врезался ему точно в кадык. Как только опасный снаряд попал в цель, исторгнув из нее звук, похожий на кваканье озабоченной жабы, три толстяка, то есть сам заботливый папаша-мясник и его слуги, мгновенно очнулись и с прыткостью, достойной скорохода, ретировались.

Аламезу не хотелось долго возиться со стражей, поэтому он и позволил себе схалтурить, то есть действовал так, чтобы потратить на инцидент как можно меньше времени. От одного тычкового удара медлительным оружием он ловко увернулся, переместившись на шаг в сторону и два вперед, а затем оглушил не успевшего отреагировать стражника метким, но не сильным ударом яблока рукояти меча по