теперь там дислоцируется в четыре-пять раз больше войск… Оттуда мы поехали к флотскому затону в Бремертоне и увидели поврежденные корабли и раненых моряков…
Президент и его сопровождение воспользовались паромом, чтобы перебраться в Сиэтл, где осмотрели большой авиационный завод Боинга и поужинали с его дочерью Анной, ее мужем Джоном Беттигером и их детьми – Баззи и Систи. На верфях Генри Кайзера в Портленде президент присутствовал на закладке корабля – киль построен всего десять дней назад. Среди тысяч рабочих-судостроителей рождался и рос крик: «Речь! Речь!» Президенту вручили портативный микрофон, – опытный участник выборных кампаний не устоял перед искушением выступить.
– Знаете, – начал он заговорщическим тоном, – мое пребывание здесь сегодня не планировалось.
Слушатели ободряюще рассмеялись.
– Поэтому вы владеете секретом, который не знают даже американские газеты. Надеюсь, вы сохраните это в тайне…
Мерримен Смит, один из трех репортеров, который не опубликовал еще репортажа о поездке, не видел тут ничего смешного.
– Оттуда мы отправились к флотскому затону у острова Маре и убедились еще раз, что затон стал в три раза больше прежнего, – продолжал свой рассказ президент. – Мы увидели японскую подлодку, рассчитанную на экипаж в два человека, – ее захватили в Пёрл-Харборе; видели и наши подлодки – на рубках по девять японских флагов.
Далее мы поехали в военный грузовой порт в Окленде – колоссальный комплекс, оттуда направляется в различные районы Тихого океана значительная часть наших воинских контингентов и грузов… Потом Лос- Анджелес. В Лонг-Бич, штат Калифорния, мы посетили авиационный завод Дугласа… Затем по пути в Сан- Диего остановились в военно-морском госпитале, – там лечится много людей, раненных в тихоокеанских сражениях… Посетили учебный центр флота и старую базу морской пехоты Кэмп-Пендлтон; оттуда заехали на завод «Консолидейтед», где постоянно наращивается выпуск продукции…
Повернув на восток, президент провел большую часть дня на ранчо своей невестки госпожи Эллиотт Рузвельт и позабавился общением с тремя внуками. Сделал остановку в Увалде, чтобы повидаться со своим бывшим вице-президентом Джоном Гарнером, который год назад навсегда покинул Вашингтон. Остановив свой маленький автомобиль перед кафе «Кейси Джоунс», Гарнер направился широким шагом к президентскому поезду, взобрался на подножку вагона и прокричал президенту:
– Да благословит вас Бог, сэр. Очень рад вас видеть!
Президент внимательно осмотрел Гарнера на расстоянии вытянутой руки:
– Гош, ты отлично выглядишь!
Подобно двум старым провинциальным джентльменам, поговорили о местных проблемах, порасспросили друг друга о женах. Президент поинтересовался, как идут у собеседника дела. Гарнер, хлопнув техасской шляпой по ноге, прогромыхал густым голосом:
– На сто один процент!
Заметив проходившего доктора Макинтайра, сказал ему:
– Позаботься, чтобы этот человек был здоров, все остальное приложится.
Поездка продолжалась посещением крупных военных объектов на юге – Келли-Филд, Рэндолф-Филд, форт Сэм-Хьюстон, затон Хиггинс в Новом Орлеане, где строились небольшие суда, Кэмп-Шелби, форт Джексон, где главнокомандующий производил смотр пехотным дивизиям.
По возвращении в Вашингтон через две недели, покрыв расстояние 8754 мили, президент был настроен по поводу состояния страны вполне оптимистично. В целом моральный дух народа, говорил он репортерам, на высоком уровне, люди мыслят по-боевому. Однако его не радовало положение в столице страны. Жаловался на журналистов, которые пишут на военные темы, ничего не понимая в военных вопросах; на искажение фактов, особенно авторами газетных колонок и радиокомментаторами; на своих подчиненных в администрации, которые ищут популярности в тенденциозных газетных публикациях, не отражая полной картины деятельности правительства.
Больше недели президент дожидался Дня открытия Америки Колумбом, чтобы сообщить нации о своей оценке внутреннего положения страны; произнес длинную доверительную речь. Главное, что он вынес из своей поездки, сказал Рузвельт, по существу, не новость. «Очевидный факт, что американцы едины, как никогда прежде, в своей решимости трудиться, и трудиться хорошо». Рассказал о том, что видел, искусно переплетая похвалу за достижения с критикой тех, кто отказывался принимать на работу негров, женщин и лиц пожилого возраста. Почти мимоходом заметил, что службе занятости необходимо понизить существующий начальный возраст приема на работу с 20 до 18 лет. Высмеял «стратегов пишущей машинки»: полны блестящих идей, но мало информированы. Выразил готовность продолжать свою линию – «планы этой войны остаются в компетенции военачальников».
Президент напомнил о миллионах американцев, проходящих службу в военных лагерях, на базах ВМФ, работающих на заводах и верфях.
– Кто эти миллионы, от которых зависит жизнь государства? На что они надеются? Как идут у них дела?
Он не может дать адекватных ответов на эти вопросы только на основе впечатлений от двухнедельной поездки, да и не пытается это сделать. Американцы, как он почувствовал, представляют собой странную смесь: тут и решимость выиграть войну, и стремление избегать ее невзгод и лишений; эмоциональный подъем в связи с войной – и недостаточное понимание ее сути; постоянное ожидание военных испытаний – и настойчивое желание избежать их.
Внешне война господствовала повсюду. Люди распевали песни «Благодари Бога и вези боеприпасы», «Лицо фюрера», «Он лучший мореход моего сердца», «Я оставил свое сердце у входа в солдатскую лавку», «Ты олух, япошка». Афиши кинотеатров пестрели такими названиями фильмов: «Остров Уэйк», «Конвои в Атлантике», «Один из наших самолетов пропал без вести», «Торпедный катер», «Помни Пёрл-Харбор», «Летающие тигры». Практически все рекламные агентства обыгрывали военную тему. Даже фирма «Мансингвиар» помечала свои платья этикеткой женской вспомогательной службы сухопутных сил США с надписью: «Не говори мне, что выпуклости непатриотичны!» А на упаковке противоблошиного порошка фирмы «Саджент» изображен старина-сержант, восклицающий: «Замеченная блоха все равно что убитая». В театрах пока не шли спектакли на военную тему, но на Бродвее публика воспринимала пьесу Джона Стейнбека «Заход луны» о героизме подпольщиков в оккупированном нацистами городе с энтузиазмом, а пьесу Максуэлла Андерсона «Канун Святого Марка» – как военное произведение.
Часть рекламы содержала скрытый радикализм. «Пан-Америкэн эарвейз» распространяла рекламные плакаты в полный лист, содержавшие ответы Джона Дьюи, Ху Ши и архиепископа Кентерберийского на вопрос: «За какой мир мы сражаемся?» Ответ архиепископа представлял собой радикальную версию рузвельтовских «четырех свобод». Кинодокументалисты создали фильмы «Родная страна» (драматизировал борьбу профсоюзов за гражданские права), снятый по заказу правительства «Генри Браун, фермер» (подчеркивал важную роль негров в военных усилиях страны). Средства массовой информации не всегда поспевали за быстро менявшейся военной и идеологической обстановкой. Кинокомпания «XX век – Фокс» выпустила фильм, прославлявший югославских четников, в то время как генерал Дража Михайлович терял поддержку прогрессивных сил, а партизаны становились все более популярными. Более медленно реагировали на войну писатели. Осенью 1942 года американцы читали «Виктора Гюго» Мэттью Джозефсона, «Добро пожаловать в мой мир» Джеймса Тербера, «Джи-Би-Си» Хескета Пирсона. Но они также читали «Дуэль за Европу» Джона Скотта, «Репрессалия» Этель Вэнс, «Время для величия» Герберта Агара.
В целом – если вообще можно обобщить множество мнений, отмеченных странным сочетанием непостоянства и тупости, – американцы к концу первого года войны эмоционально были настроены воевать, но физически и интеллектуально не были готовы ни победить в войне, ни принять тот мир, что за ней последует. Антрополог Маргарет Мид, попытавшаяся оценить граждан США так же объективно, как и обитателей островов Самоа и Бали, высказывала опасение, что американцы слишком пассивны или правительство, по крайней мере, обращается с ними так, будто они пассивны. Основная сила нации, писала она той же осенью, сосредоточена в американском
