них часть самих себя. «Но если война начинает казаться битвой, в которой такие супермены, как Рузвельт, Макартур и Кайзер – отцы нации, сражаются и думают за нас, в то время как мы сами лишь сторонние наблюдатели, возникает опасность, что такая позиция выявит не силу, а слабость американского характера.
«Чтобы выиграть войну, – продолжала Мид, – требуются активные усилия каждого индивида… Правительство должно мобилизовать народ не просто для выполнения приказов, но для участия в великой битве и повышения ответственности за нее. Прежде всего правительство должно говорить правду… Не просто желать побед, а воспитывать победный дух в себе самих».
Маргарет Мид обратилась за примерами к истории: у пуритан практичность сочеталась с верой в божественную силу, – они усматривали в этом сочетании нравственный идеал. Оливер Кромвель, пуританин, вырос на почве англосаксонских традиций: «Веруйте в Бога, парни, и держите порох сухим!»
По совпадению дерзкий 40-летний антрополог высказала то же что престарелый министр обороны Стимсон: война против нацизма должна вестись на моральной основе. Эта основа – именно то, что пытался передать людям Рузвельт в своих речах-проповедях. Разумеется, его личная популярность оставалась на высоком уровне; вопрос в том, помог ли он людям осознать связи между возвышенными, обязывающими символами, такими, как свобода и демократия, с практичными политическими и экономическими предпочтениями американцев, в свою очередь оказывающими влияние на эпохальные решения в ходе войны.
Наиболее важное из этих практических предпочтений имело прямое отношение к выборам в конгресс осенью 1942 года.
На пресс-конференции через несколько дней после Пёрл-Харбора президент всячески превозносил новую книгу под названием «Это ваша война» Маркиса Чайлдса; с удовольствием цитировал рекламный фрагмент на суперобложке: «Избалованная в прошлом Америка не имеет военного опыта». В чем нуждается страна, так это в действительном усердии каждого гражданина. «Это ваша война». Верно, подтвердил президент.
Он задавал вопрос: возможна ли еще большая концентрация усилий со стороны различных политических группировок и газет для решения главной проблемы?
– Да, вполне возможна. Я сказал бы, наступает время, когда большому числу людей – некоторые из них здесь, в этом помещении, – нужно забыть о политике. Сейчас как раз то самое время. Все равно мы читаем слишком много политических статей в газетах… Не все еще уразумели тот факт, что началась война. Политике нет места. То же верно и в отношении конгресса.
Но относится ли это и к представителям администрации?
В администрации это случается довольно редко, говорил Рузвельт.
– Когда я замечаю подобного рода вещи, то стараюсь пресечь их в корне.
Таким Рузвельт представал, играя свою любимую роль – главы государства, который действует в интересах всей нации и возвышается над корыстолюбивыми группами политиканов и партийными интересами. Со времени Пёрл-Харбора он не в первый раз пытался побудить политиков отложить партийную борьбу до лучших времен и, очевидно, не в последний. Когда демократы собирались по всей стране в банкетных залах отелей, чтобы выполнить партийный долг, не умирающий в условиях войны и мира, они столкнулись с тем, как президент разъяснял суть войны и осуждал «эгоистичных политиков», упоминая как минимум демократическую партию и партийных святых Томаса Джефферсона и Эндрю Джексона.
С самого начала надпартийная позиция главнокомандующего сталкивалась с рядом трудностей. Неясно, что именно он имеет в виду. Настроен против политики в целом, или партийной политики, или просто против эгоистичных политиков? Когда президент публично призвал конгрессменов «поддержать администрацию», имел он в виду, что о них будут судить – не исключая чистки – лишь на основании того, поддерживают ли они текущую военную политику правительства, или даже на основании их прежнего отношения к внешней политике администрации до Пёрл-Харбора? Разумеется, президент не выступал против политики в целом в стране, которая гордилась своими демократическими институтами и процессами – включая регулярные свободные выборы, – в условиях войны против тоталитаризма. Что касается эгоистичной политики, то против нее выступали все. Но что она собой представляла? Выяснение того, что такое эгоистичная и неэгоистичная политика, составляло суть демократической борьбы.
Вероятно, президент надеялся свести к минимуму традиционную партийную политику, потому что старательно избегал призывать Вильсона к созыву Демократического конгресса и отвергал как «совершенно глупое» утверждение «Нью рипаблик», что осенние выборы будут наиболее важными со времени Гражданской войны. Очевидно, что в условиях войны президент нуждался в том, чтобы две либеральные интернационалистские партии – президентских демократов и республиканцев – поддерживали его коалиционную стратегию и военную политику. Допускал ли он в таком случае блокирование всех либералов и интернационалистов в одной партии, а всех консерваторов и изоляционистов – в другой? Некоторые либералы склонялись именно к этому и с нетерпением ожидали партийного раскола на идеологической основе; другие были не столь уверены. Газеты враждебные Рузвельту пользовались идейным смятением для мрачных намеков на то, что президент отменит осенние выборы в конгресс.
Временный отказ от партийной политики требовал сотрудничества с соперничающей партией. Но республиканцы на выборах 1942 года вовсе не собирались сдавать свое монопольное положение главной оппозиционной партии. Не намеревался этого делать и их лидер Уэнделл Уилки, чья партийная позиция выглядела теперь даже более аномальной, чем позиция Рузвельта.
Через несколько недель после Пёрл-Харбора оба деятеля исполняли политический менуэт. Президент предложил Уилки пост арбитра в Совете по труду в военной промышленности и считал его управляющим по найму рабочей силы. Он не предлагал должности, которую Уилки, без сомнения, принял бы, – управляющего производством. Уилки подозревал, что президент назначил наконец шефа промышленности главным образом из-за его собственных требований это сделать. Белый дом объявил о своем предложении поста арбитра до того, как Уилки мог дать обдуманный ответ. Что касается предложения Уилки относительно привлечения Макартура к координации военных усилий страны, то Рузвельт в разговорах со своими помощниками называл это предложение совершенно нелепым. Даже Уинстон Черчилль добавил остроты в возникшую в Вашингтоне напряженную ситуацию. Во время пребывания в Палм-Бич премьер- министр позвонил Уилки с намерением договориться о встрече и только по истечении непродолжительного разговора понял, что беседует с Рузвельтом. И все же, несмотря на некоторые трения, Рузвельт и Уилки питали друг к другу подсознательную симпатию. Время от времени они встречались в Белом доме и поддерживали связь друг с другом через посредников.
Однако, какой бы ни была атмосфера в Белом доме, Уилки делал свое дело так, как его понимал, – с позиции конструктивной критики. Снова и снова добивался, чтобы Америка сохраняла верность своим послевоенным обязательствам, особенно в том, что касалось поддержания мира при помощи международной организации. Решительно выступал против изоляционизма, колониализма и расовой ненависти. Объединился с Элеонорой Рузвельт, Ла Гардиа, Дороти Томсон и другими известными деятелями в усилиях по основанию Дома свободы. Осуждал преследование национальных меньшинств, хотя и воздерживался обличать программу выселения американцев японского происхождения. Занимал продвинутые позиции по вопросам гражданских прав и свобод, освобождения колониальных народов, открытия второго фронта в Европе в 1942 году. В борьбе четырех партий, продолжавшейся и после Пёрл- Харбора, решительно осуждал конгрессменов-республиканцев за изоляционизм и консерватизм, а демократов – за расизм и консерватизм.
Отсутствие сильной организованной оппозиции снижало влияние Уилки. Это давало ему, однако, большую свободу действий. В действительности в бесконечном вихре политических союзов и расколов в Вирджинии Рузвельт и Уилки втянулись в несколько обескураживающие тесные отношения. В апреле они встретились, чтобы обсудить, помимо других тем, возможность устранения из конгресса Хэма Фиша. «Я получил большое удовлетворение от нашей встречи в тот вечер», – писал позднее Рузвельт Уилки, отмечая, однако, что они не обсудили достаточно обстоятельно вопрос о Фише. Впоследствии Уилки открыто выступил против нового выдвижения консервативного деятеля кандидатом на выборы в конгресс. Ему не
