что я из-за какого-то золотого на смерть пойду? Да любой вор, охранничков твоих во дворе приметив, тут же бы вспять повернулся и от замысла отказался!
– Так чего же ты, заморыш, сунулся? Пошто в город не возвернулся, когда тебя отпустили?
– А думается мне, ты сам ответ на вопрос этот знаешь! – настал черед вора хитро прищуриться и с ехидцей заулыбаться. – Иль тебе поведать, кто меня в лесу похлебкой потчевал да всю ночь разговорчиком потешал?
Не порадовал Налимыча этот вопрос; услышал деревенский богач как раз то, чего больше всего опасался. Прознал как-то житель лесной, что ему бабкин сундучок вскрыть удалось, и теперь сердце его черное было желанием мести преисполнено.
– Не довелось тебе, Карбушка, позабавиться. Я слово свое держу, да и подвал кровью пачкать неохота, – произнес мужик, догадкой опечаленный, да к двери направился, а напоследок приказ подручному отдал: – Оттащи его к куче гнилостной, топором забей, что ли, а как спихнешь, скорей возвращайся!
– Постой, – быстро выкрикнул Чик, – есть у меня к тебе дельце одно… уж шибко выгодное!
– Что еще за дело? – Как и думал воришка, не смог устоять жадина перед соблазном, поэтому не ушел, а, морща лоб, повернулся: – Если ты чудишь, время тянешь иль помилование выпросить вздумал…
– Воля твоя, – перебил хозяина пленник. – Хотел дельце сам провернуть, за тем к тебе в дом и пожаловал. Но коли уж словил ты меня, можешь в долю войти, так оно даже лучше будет, с твоими-то возможностями… Знатно обогатишься, но коль казнить меня тебе важнее, что ж… – пожал плечами Чик, – валяй, одна лишь радость, богатство несметное никому не достанется!
– Что за дело такое, обмануть меня вздумал?! А ну, шустрей говори! – все больше увязая в расставленных вором сетях, начал алчный мужик терять терпение.
– Да я-то скажу, авось ты и одумаешься, – вскинул голову Чик, поскольку не мог развести связанными руками, – да только без ушей чужих… оно так надежней!
Призадумался Налимыч, мыслишки под шапкой зашевелились. Если паренек не куражился и задумка у него выгодная была, то подручным лучше было о том не знать. Прибыльные дела обычно рискованными шибко бывают. Карб у него хоть и долее десяти лет жил, но кто знает, на злато позарясь, и супротив пойти мог. А делиться добычей со слугами хозяину не хотелось. К тому ж, что могло случиться, останься он с пленником наедине? Руки злодея крепко связаны, да и щупл он больно, чтоб мужик его забоялся.
– Ладно, будь по-твоему! Но если время мое попусту потратишь, живьем псам скормлю! – после недолгого раздумья согласился Налимыч, а затем Карбу приказ краткий отдал: – Выйди, но далече не отходи!
Послушался Карб хозяина, на наковальню сплюнул, со злостью на воришку глазищами зыркнул и скрылся за дверью.
– Как ты понимаешь, поведал колдун мне о помыслах твоих, и о сундучке, и о чарах, и обо всем остальном, – не дожидаясь, пока на него Налимыч прикрикнет, быстро затараторил Чик. – Поведал также о том, что только я чары сокрыть способен, вновь сундучок заперев, для того он меня к тебе в дом и послал… сроку дал три дня и две ночи.
– И что?! Неужто ты могущества колдуна лесного да клыков его стаи не убоялся, что мне открыто о том говоришь?! – с недоверием спросил богач. Немногие в ту пору осмеливались воли чародейской ослушиваться, и мелкий воришка из города был явно не из богатырского числа.
– А что мне колдун? – презрительно хмыкнул Чик. – Нет, зверьем управлять он умеет, да только в лесу все сидит и к людям не выходит, поскольку сам боится! Коль злата по сундукам много, ни один чародей не страшен, тем более тот, что в город даже зайти не осмеливается! Вот думал, сундучком завладею, дельце проверну, и если что, не только троих, три сотни охранничков нанять себе смогу… Тогда никакой колдун не будет страшен, пущай, наоборот, он меня боится!
– И это все?! – вопросил Налимыч строго. – Неужто, ты, дурень, думал, что одного такого признания достаточно, чтобы я тебя в долю взял?! С чего мне с тобою, голью перекатной, делиться?! Я больше медяка не подаю, и то не в каждый день!
– Кто из нас дурень, так это ты! – осмелился перейти на крик пленник и так рьяно из пут вырваться попытался, что богатей поверил в искренность его гнева. – Не понял, что ль, что к делу-то самому я как раз еще и не перешел?! А туда ж, встревает поперек слова…
– Не тявкай! – урезонил затрещиной вора мужик. – Дальше давай, но живее!
– Хотел я до сундучка твоего этой ночкой добраться и заказать ему камушки драгоценные. Они такие малюсенькие-малюсенькие, и снести удобно и каждый самоцвет с мешок золотых в городе стоит. Но когда слуги твои меня повязали, а верзила Карб по наковаленке молоточком звенел, пришла ко мне тут мысль, что при твоей помощи дело еще выгодней встанет… мы богаче не только господ, но и самого князя будем!
– Что-то говоришь больно складно! – усомнился Налимыч. – С чего это вдруг ты при помощи моей так разбогатеть сподобишься?!
– Не я, а мы, мы вдвоем, – поправил воришка, – поскольку без тебя и твоего люда у меня ничего не получится. У тебя вон целый день сундук открытым простоял, столько времени чары могущественные были у тебя в услужении, а что с того, где твои сокровища?! Поди, одни ложки да плошки у соседей наворовал да мешков зерна несколько?!
– Чего это плошки?! – обиделся Налимыч.
– Ну, ты на добычу твою дай лишь глазком глянуть, убедиться, насколько она мала да неказиста! Ну, дай поглазеть! Чего ты жадничаешь, я ж связан, я ж ничего не украду… впрочем, там и красть-то нечего!
Обидно стало Налимычу слова такие терпеть, надулся, раскраснелся весь, и уж хотел кулакам волю дать, но только слова воришки про камушки драгоценные уж больно глубоко ему в мысли запали. Видывал он такие камешки несколько раз, но уж больно далеко, на барском платье, и сколь ни пытался усердно сундуку подобные драгоценности заказать, ничего не выходило.
– Ладно, уж, погляди, коль так хотца! – нехотя согласился мужик и дверку в сокровищницу широко распахнул.
Как и думал Чик, сундук волшебный на прежнем месте стоял. Боялся его мужик деревенский с места подвинуть, чтобы ненароком ветхие стенки да крышку не повредить. Вокруг же него россыпи монет были, будто сборщик податей к Налимычу в гости зашел и в подвале деньжата казенные, с округи собранные, на сохранение вывалил. Море медяков жалких, средь них возвышались убого горки серебра да злата. Много богач за день наворовал; из дома не выходя, обобрал, видать всю деревню. Большинство людей за жизнь свою столько монет не видят, да только все равно добычу крестьянскую сокровищем назвать было нельзя.
– Чо лыбишься, замухрышка?! – осерчал Налимыч, ухмылку на губах воровских заметив. – Это я ж сундучком того… еще не освоился, вот и нет тут твоих каменьев!
– И не будет! – заверил Чик, с уверенностью и без страха в глаза тюремщику своему глядя. – Поведал мне лесной житель секрет, что чары колдовские лишь то тебе принести способны, что ты хотя бы раз сам рассматривал пристально да в руках держал. Вот мне, к примеру, самоцветы иногда попадались. Помнится, однажды залез я в дом городского…
Когда речь о деньгах да прибытке заходит, становятся люди алчные не только сообразительными, но и крайне нетерпеливыми. Понял мужик намек и, не тратя времени на выслушивание воровских баек, за ворот пленника крепко ухватился и волоком его к сундуку потащил.
– Эй, потише-потише, дядя! – стенал парнишка, поскольку прогулка такая, хоть и короткой была, но боли причинила много.
Не обращая внимания на жалобы, подтащил Налимыч парня к самому сундуку, бережно открыл крышку и головою пленника внутрь сунул.
– Давай, загадывай камень! Докажи, собака, что не брешешь!
Настало время проверить, верна ли была догадка вора. Колдун ему подобного не говорил, но ведь, с другой стороны, это ж так естественно: нельзя заказать то, чего ты никогда не видывал. Слова, названия, лишь в общих чертах предметы описывают, а для волшебства образы надобны.
От близости голубоватого сияния глаза Чика слезиться начали, но мужик за ворот его крепко держал и хватку ослаблять не собирался. Зажмурился вор и мысленно камушки представил, те самые, что он у писаря городской управы стащил. Купцы приезжие с ним, шельмой, ими за грамоты поддельные расплачивались, а
