— Откуда я знал, — оправдывался Пашка. — Он так неожиданно появился…
— При чем тут он! — Алешка чувствовал, как из глаз все-таки текут слезы, и старался злостью загнать их обратно. — Мы из-за тебя чуть не попались! Я не говорил бросать что-нибудь в огонь, я говорил, чтобы его тушили! Индеец думает, прежде чем сделать! А ты дурак!
— Сам дурак! — огрызнулся Пашка. — Я не виноват, что сторож пришел и что так получилось. Это ты виноват, между прочим. И что я серебрянку в огонь кинул — тоже ты виноват.
— Я-а-а? — Алешка онемел от изумления и несправедливости обвинений.
— Надо было так и сказать: тушите огонь и ничего туда не бросайте! — в голосе Пашки слышалось недоброе облегчение человека, сваливающего на другого бремя вины. — Ты у нас вождь! Ты отвечаешь за все племя! Если на охоте ничего не добыли — отвечаешь ты! Сам говорил! И за то, что мы сюда пришли и так все вышло, — тоже отвечаешь ты!
Пораженный Алешка молчал и лихорадочно искал в голове ответ на эту ересь, но с ужасом обнаруживал, что воин его прав и рассуждает в полном соответствии с древними индейскими законами. Он вертел головой, растерянно озираясь. Зрение наконец-то восстановилось, и в полумраке были видны одинаково настороженные лица всех, даже маленького шамана Дуди.
— Эй, вождь, — вдруг захрюкал от хохота Дима, показывая на Алешку пальцем. — Ты посмотри на себя.
— Ах, ты… — индейцы вокруг зачертыхались, застегивая ширинки.
Устраивать вигвам в поселке никак нельзя — случай на стройке убедил всех в этом окончательно, даже толстого Диму, который не хотел для посещения вигвама каждый раз забираться далеко в тундру.
— Что толку от домика, до которого надо два часа добираться? — рассуждал он, сидя на бортике детсадовской песочницы и глядя на железную витую ограду, за которой начинался рыжевато-зеленый ковер горной тундры. — Два часа туда, два часа обратно: так мы каждый день будем полдня терять только на дорогу. А если сделать его ближе, то его найдут другие, в тундре даже быстрее найдут, ведь там заметнее.
— Передавай трубку, — напоминал ему Коля и, приняв с почтением тлеющий стебелек домашнего веника, затягивался, щурил от дыма узкие глаза с тяжелыми, как у деда, веками и следил, чтобы уголек с кончика стебелька не упал на потертые школьные брючки из плотной синей ткани — его единственные «гуляльные» штаны. — А что ты предлагаешь?
— Я предлагаю теплицы, — вздыхал Дима и глядел туда, где у склона пологой сопки блестели среди высоких березовых кустов квадратики стекла.
Помимо длинных деревянных домов, панельных пятиэтажек и теплотрассных коробов теплицы были самым распространенным видом построек в поселке и рядом с ним. Правда, с обычными теплицами они имели мало общего. Это были капитальные, утепленные помещения, размером с железнодорожный вагон, стоящие на вбитых в вечную мерзлоту лиственничных сваях. Внутри них, на еще одном ряду все тех же свай, только покороче, лежали длинные деревянные ящики. В ящики засыпалась земля, которую привозили издалека, с нижних речных долин. Сверху теплицу укрывала крыша двойного или даже тройного остекления, иногда обтянутая для пущей безопасности мутными широкими лентами полиэтилена. В этих стеклянно- деревянных пеналах устанавливались печки-буржуйки, которые надо было топить по два-три месяца подряд, так как короткое заполярное лето не могло обеспечить худосочные помидоры и огурцы достаточным количеством тепла. Некоторые теплицевладельцы летом даже ночевали в своих теплицах, ведь теплицы часто грабили: свежая зелень за полярным кругом ценится дорого, ведро огурцов — это небольшое состояние для местного алкаша. Себестоимость овощей, выращенных в таких условиях и с такими трудами, страшно представить. Но альтернативы не было: если вы не располагали «мохнатой лапой» на здешней базе продовольственного снабжения, значит, ваши дети могли попробовать свежий огурчик лишь два-три раза в год, в детском саду, а, например, свежей редиски они не попробовали бы вообще никогда.
Все владельцы теплиц считались людьми чрезвычайно трудолюбивыми и хозяйственными. Они штудировали учебники по агрономической науке, хотя там никогда не писали, как выращивать петрушку и укроп в условиях Крайнего Севера. Тем не менее некоторые умудрялись в своих душных и влажных тепличных вагончиках собирать рекордные урожаи огурцов и даже разводить цветы. Однако самым страшным горем среди них считалось не когда теплицу грабили взрослые алкоголики, а когда ее разбивали мальчишки. Среди индейцев кое-кто даже участвовал в подобных жутких забавах, когда ударом одного- единственного камня можно было уничтожить вместе с урожаем помидоров полугодовой труд целой семьи и их вкусные надежды на зеленые салаты летом и домашние соленья осенью. Но на этот раз они не искали возможности похулиганить. Их целью были не теплицы засеянные, обогретые буржуйками и напоенные огуречно-морковными мечтами хозяев, а теплицы недостроенные или брошенные, каких вокруг поселка было, наверное, несколько сотен.
На поиски подходящих сельскохозяйственных развалин индейцы выдвинулись обычным порядком — скинувшись карамельками и рыбными консервами, вооружившись луками, копьями и даже одним томагавком (маленьким туристским топориком, который мог пригодиться при обустройстве нового вигвама).
Пояс самодельных парников начинался уже в паре сотен метров за последними домами поселка. Племя углубилось в него подальше. Мшистые кочки пружинили под разноцветными резиновыми сапожками, зоркие глаза щурились на комариные облачка и отблески солнца в холодной воде маленьких тундровых лужиц, даже обоняние индейцев было настороже и сразу выделяло те постройки, от которых пахло свежим дымом или разведенным в воде навозом — удобрением, которое в полярных широтах можно достать лишь по большому блату и за немалые деньги. Они настороженно и тихо проходили мимо обернутых черным толем деревянных стен и стеклянных двускатных крыш — попадаться на глаза взрослым тут не стоило, могли и уши надрать в качестве профилактики.
Первые несколько пустых теплиц оказались совсем неподходящими — дырявые коробки, без всякого укрытия от дождя и чужих глаз. А потом нашлось то, что нужно. Теплица была большой, квадратной и почти достроенной. Тяжелые стропила формировали каркас будущей крыши. Высокие стены, сложенные из бруса, выглядели достаточно прочными и вместе с тем посеревшими от времени, дождей и морозов, так что становилось ясно — их давно не касалась хозяйская рука. Некогда черный и липкий толь теперь истерся до хрупкой бумажной основы, лопнул во многих местах, и сквозь него торчали неопрятные седые лохмы строительной пакли. Но самое главное — у теплицы была небольшая площадка наверху, под сводом недоделанной крыши, и двойной пол, между уровнями которого когда-то, наверное, планировали засыпать толстый слой опилок. Пространства под полом было вполне достаточно, чтобы, прорубив верхние доски, попытаться соорудить там незаметное индейское убежище, а на площадке, где по чьему-то хитрому замыслу должны были стоять ящики со светолюбивой рассадой, можно было учредить наблюдательный пост — точь-в-точь как в кино, когда вождь со старейшинами курят трубку в вигваме, а молодой и смелый ирокез с верхушки скалы высматривает в туманных далях отряд бледнолицых.
— Обыщите тут все, — деловито скомандовал Алешка, снимая с плеча свой маленький кривоватый лук. — Может быть, остались гвозди или еще что-нибудь.
Было не редкостью находить в заброшенных теплицах столярные инструменты, рулоны полиэтилена, шашлычные мангалы и агрономические учебники. Но в этот раз находка удивила даже самых опытных из них по части исследования пустующих построек. Молчаливый Спиря с привычно невозмутимым лицом бросил к Алешкиным ногам пушистую, со свинцово-серыми переливами, песцовую шкурку.
— Ты где это взял? — удивился Алешка.
Индейцы, разбредшиеся было по теплице, собрались вокруг находки. Спиря отступил куда-то за их плечи и через полминуты кинул на песца еще одну шкурку — пламенно-рыжую лису.
— Там, — коротко сказал он и показал пальцем на квадратную дыру в полу. — Там еще много.
Воины, пыхтя от любопытства, один за другим залезли под пол, так что в полуметровом просвете между настилами стало тесно от их шевелений.
— Нашел! — закричал Пашка. — Нашел! Тут! Только я не знаю, что это…
— Вытаскивай все! — крикнул Алешка, который залез последним и ничего не видел, кроме рубчатых резиновых подошв своих соплеменников с налипшей на них болотной травой.
Все вылезли на свет, и Пашка из глубины тепличного подполья стал подавать им большие полиэтиленовые тюки, легкие и мягкие, как подушки. Спиря достал перочинный ножик, аккуратно вспорол один из них, с недоумением в глазах начал вытаскивать оттуда какую-то материю.
