мудрыми старухами. Разве можно идти против воли пожилых женщин! А эта вертихвостка! Она его нарушила! Ранее делавшие вид, что не замечают наказанного мальчика в пределах становища, старухи стали возмущаться:
— Нельзя целовать мальчика!
Тело покойницы суетливо предали великой реке и завалили большими камнями со следами пальцев, измазанных ритуальной кровью. Предыдущее погребение происходило торжественнее и интереснее. Сейчас люди расставались со старейшей женщиной без былого энтузиазма. Старухи почувствовали глухое недовольство толпы и попытались обернуть события в выгодное для себя русло. Привычно заражаясь ненавистью друг от друга, они зашипели на мать:
— Ты родила сына, а не девочку. Стыдись, распутница! Девочку зачинают под лунным светом, а мальчишек — под солнцем. Бесстыдная женщина, ты занималась развратом под солнечными лучами!
Мать гневно посмотрела на них. Многое было в ее холодном взгляде.
— Мальчик — мой сын.
— Не обижайте мою маму! — вступился Лориан. Он сделал было шаг вперед, но нежной, сильной рукой мать отстранила сына, завела его себе за спину. Неожиданно голос подала синеглазая старуха — бабушка Лориана:
— Соплеменницы! Вы не правы! Нельзя винить молодую женщину в том, в чем вы сами виноваты. Если бы у племени было больше настоящих мужчин, мы не убегали бы позорно в горы от шохотонов. Мы жили бы на одном месте. Так и было когда-то. У нас были мужчины, которые могли отогнать любых чужаков от женского шалаша и священного родника. Тогда мы и хоронили по-другому. Белые кости соплеменников лежали на одном месте реки. А сейчас? Мы идем против течения, и беспамятная, легкомысленная молодежь не видит захоронений предков.
К ее проникновенному голосу прислушивались молодые мужчины племени, не успевшие обзавестись болезненным рыхлым брюшком. В толпе, испуганно смотревшей на спорящих, стали раздаваться робкие одобрительные возгласы. Молодежь бормотала: «Она права. Ох уж эти Шохотоны. Сколько можно от них бегать? Река скоро закончится, но шохотоны не оставят нас в покое».
Старуха с серой, чешуйчатой кожей восприняла слова синеглазой на свой счет:
— Ах вот ты как заговорила? Ты из нас самая молодая, и думаешь, самая умная? Чем тебе гордиться? Родила четверых мальчиков, трое из которых, к счастью для племени, умерли, не принеся вреда, и ни одной девочки! Могла бы и помолчать!
— Как долго будет племя терпеть ваши капризы? Я не буду. Остановитесь! Племени нужны мальчики, нужны сильные мужчины. Если бы таковые у нас были; следовало бы напасть на шохотонов да отбить у них мальчишек.
— Напасть на шохотонов? Что она говорит? — завопили старухи.
— Неужели интересы шохотонов вам ближе, чем будущее родного племени? Признайтесь, вы давно думаете только о собственной выгоде. Если вы отвечаете за племя перед Большой Рыбой, отвечайте за всех — за молодых женщин, за мужчин и за детей — и не требуйте наказания для маленького мальчика, для матери, любящей сына.
Заикаясь и брызгая зловонной слюной, старуху с чешуйчатой кожей поддержала безобразная женщина:
— А помните, женщины, какой она росла? Эта мать Мужчины-Который-Не-Слушается-Женщин как будто никогда не была маленькой. Подумать только, она не плакала по ночам! Вот почему мальчик ее рода осквернил святыню племени. В этой непокорной синеглазой старухе собраны худшие недостатки нашего народа. Попомните мои слова, она испортит нам соплеменников.
— Она и сейчас не боится уходить одна далеко от становища, — поддакнула одна из тех дряхлых старух, которых носят на руках мужчины.
— Она не пьет речной воды. Все пьют речную воду, а ее сын носит ей воду из неизвестного источника. А вдруг это колдовская вода? Она непохожа на остальных женщин ее возраста!
О, это было самое серьезное из всех обвинений. Старухи почувствовали, что настроение племени меняется в нужную сторону.
— Какой пример она подает другим женщинам? Чему она может научить наших девочек?
— Пора положить конец безобразиям!
Старуха с чешуйчатой кожей подвела итог обвинениям:
— Женщины, послушайте разумные слова. Мы запрещаем ее семье проводить эту ночь в становище. Пускай ночуют где угодно. Она стара, и на нее мы не можем наложить такого запрета. Пусть переночует в шалаше. Но завтра необходимо собрать совет племени. Никому не позволено нарушать запреты. Мальчишка осквернил святыню кощунственным смехом. Мать прилюдно поцеловала осквернителя, и мы это понимаем как поощрение мерзкого мальчишки. На похоронах старейшей и почитаемой женщины нас — мудрых, не видящих сна в заботах о племени, — упрекают в нарушении интересов Большой Рыбы. Это серьезные обвинения. Пусть эта безумная повторит их на совете племени. Послушаем, как мать Мужчины-Который- Нарушает-Неколебимые-Запреты будет; учить нас думать об общей пользе.
Безобразная старуха с трудом подняла трясущуюся руку и потребовала, чтобы племя разошлось. Люди разбрелись, но галдеж не утихал до позднего вечера. Племя часто осуждало мальчиков и мужчин, но сейчас в жгучий спор с самодовольным советом вступила женщина в летах. Привыкшие во всем слушаться женщин, некоторые мужчины решились издать нечленораздельные звуки в поддержку синеглазой старухи. Чем, собственно, синеглазая пожилая женщина хуже занудных старух? Люди собирались маленькими группками, с жаром обсуждая возможность отделения от деспотичных родов, чья власть не подтвердилась заботой Большой Рыбы о благополучии озерного племени.
Выполняя волю старух, отец переправил маму на остров. Не умея плавать, но безгранично доверяя мужу, женщина держалась за его плечо и только раз издала звук, похожий на вскрик страха.
Ее поселили в маленьком отдельном шалашике. С заходом солнца она ушла на ночлег. Женщине лучше не встречать злых ветров ночи на пустынном острове. Темнота спасительной завесой накрыла островок, на время отгородив отверженную семью от язвительных насмешек, окриков соплеменников. Лориан пробрался в шалаш, прильнул к маме, обхватив ее тонкими руками, зарылся лицом в душистые длинные волосы цвета мокрой древесной коры, но она не рассердилась. Любовно пригладила взъерошенные мальчишечьи вихры:
— Ты большой, тебе нельзя ночевать в женском шалаше.
— Расскажи какую-нибудь историю. Помнишь, как раньше? — пробормотал Лориан, уткнувшись в теплую подмышку. Им уютно вдвоем. И словно не было трудного дня. И кажется, не будет мучительного сумрачного утра.
— Вечером я сидела на прибрежных камнях и занималась женским делом, — уступила женщина просьбам сына. — Вдруг за моей спиной раздался топот детских ножек. Я обернулась и увидела маленького человечка, бегущего по берегу. Он был такой крохотный, что с трудом перепрыгивал с махонького камня на совсем малюсенький. Ростом человечек был ниже самой маленькой девочки. Человечек подбежал ко мне и посмотрел на мои руки. Руки у меня были мокрые, и с них капала вода. «Ну, давай, давай», — нетерпеливо сказал человечек. С моих ладоней упали последние капли воды. «Кап-кап», — сказала вода. «Спасибо», — сказал человечек и уселся на камешек.
Лориан рассмеялся. Он развеселился не потому, что человечек поблагодарил воду. Просто с мамой было хорошо. Мама умела рассказывать увлекательные сказочные истории. Она устроилась поудобней и, подобрав под себя длинные загорелые ноги, продолжала:
— Вы наверное мало плакали в детстве?» — спросил меня человечек. «Мало. Моя кареглазая мама этому дивилась», — сказала я. «Поэтому мы с вами и не: знакомы», — объяснил человечек. Я не могла удержаться я спросила: «А вы кто? Почему вы так смотрели на мои руки? Зачем вы разговаривали с водой?» — «Я не разговаривал, а занимался делом». Я поразилась. Диковинные дела. Появляются вечером маленькие человечки, разговаривают с водой. «А вы, наверное, вор. Воруете чужие капли. Я вам помешала?» Он обиженно заболтал ножками…
— А имя? — перебил Лориан плавный рассказ и задрыгал ногой. — У него было имя?
— Я не знаю. Не спрашивала.
— Пусть у него будет имя.
