Джимми пошел к выходу.
Когда он снова оказался в «Чикен Армз», то обнаружил, что их комната пуста. Ему стало здорово не по себе: Рэнди исчез — позавчера вечером. Джимми думал, что визит к матери отвлечет его от мыслей о Рэнди. Он всю ночь пролежал без сна, прислушиваясь, не скрипнет ли дверь, не раздадутся ли шаги на пороге. Он снова и снова мысленно проигрывал воображаемую сцену возвращения Рэнди. Как он скажет, что убил этого типа, что теперь они уже вне опасности и вообще все будет в порядке.
Но ночь прошла, а Рэнди не появлялся.
Джимми говорил себе, что Рэнди чего-то не успел, потерял счет времени, что у него какое-то деловое свидание, на котором он должен побывать, прежде чем вернется домой.
Поэтому он, собственно, и пошел навестить Карлу, надеясь, что в его отсутствие Рэнди как раз и появится. И так ярко представил себе: он открывает дверь в «Чикен Армз», а Рэнди сидит на полу, завернувшись в одеяло, и улыбается ему.
Но комната была пуста и так холодна, что дыхание у Джимми белым облачком вырывалось изо рта.
Джимми вспоминал время, когда в этом маленьком гнездышке постоянно кто-нибудь жил. Теперь, когда отсюда исчезли Уор Зон, Крошка Ти и Рэнди, почти не оставалось надежд, что тут вообще кто-то появится.
А где же Мирэнда?
Один Бог знал это. Джимми выглянул из окна и долго смотрел на низкое хмурое небо. Да, один Бог знает, где они все.
Он сел на подушку, привалившись спиной к стене и подтянув колени к животу. Какое-то время он сидел ни о чем не думая и прислушиваясь к шумам снаружи: транспорту на улице, реву клаксонов и сирен, к шуршанию мышей за переборкой, к скрипу половиц в доме — подрагивая на ветру, дом оседал под собственной тяжестью. Джимми вспоминал, как в последний раз разговаривал с Рэнди, пытаясь припомнить имя того типа, к которому он собирался.
Все утро хотел вспомнить его. Знай он это проклятое имя, мог бы обратиться в полицию или сделать еще что-нибудь.
Но имя не всплывало в памяти — и все тут. Что-то на букву Д, кажется. Он сотни раз прокручивал их разговор, мысленно просматривая каждую сцену, как кадры фильма, надеясь, что нужная часть разговора вдруг всплывет.
Сунув руку в карман, Джимми нащупал сложенный конверт. Конверт был там. Никуда не делся. По какой-то непонятной причине ему ужасно не хотелось его вскрывать.
Я за всю свою жизнь не получил ни одного письма. Кто бы мог мне написать сейчас?
Он вытащил конверт и снова взглянул на адрес и свое имя на нем, с обратным наклоном, острыми углами и глубокими выемками между буквами. Джимми пожал плечами и вскрыл его.
Из конверта выпал локон рыжих волос, вслед за ним прядь спутанных черных, а за ними прядь прямых темно-рыжих волос. И наконец из конверта появился еще один локон кудрявых черных волос.
Сердце Джимми застучало. Эти локоны могли принадлежать Крошке Ти, Уор Зону и Рэнди. Еще один — неизвестно кому. У Джимми моментально пересохло в горле. Господи, хотя бы глоток воды. Но в этой долбаной дыре, которую он называл своим домом, не было даже водопровода.
— Не хочу читать это письмо.
Он сказал это громко, и слова отозвались эхом. Он представил, что рвет письмо на части и обрывки выбрасывает из окна, и они летят вниз, как хлопья снега.
И все-таки он посмотрел вниз на синие каракули, бежавшие по желтому официальному бланку.
«Милый мальчик-шлюха!» — начиналось письмо. Джимми закрыл глаза. Он знал, от кого оно. Ему хотелось обратно вернуться в ту ночь, когда ему так нужны были деньги, — он хотел уйти прочь, отвернуться от машины, которая приближалась к нему.
Твою мать! — подумал Джимми. Что сделано, то сделано.
Он порылся в карманах в поисках сигареты и извлек чудом сохранившийся окурок. Закрыл глаза, наполняя легкие дымом.
Я знал, что дело нечисто. Я знал это, думал Джимми.
Он вытянул вперед руку с письмом и смотрел на него, как на что-то чужеродное, к нему не относящееся. Да, этот тип знал, где его найти. Неважно, что говорилось в письме. Важно, что этот тип смог добраться до него. Запросто взять и прийти к его матери. Но письмо надо дочитать. Надо узнать, чего хочет этот ублюдок, какие у него планы. Может быть, он настолько глуп, что подписался собственным именем.
«Милый мальчик-шлюха!
Найти тебя было плевым делом. Ты ведь сосал почти каждый член в Чикаго, разве нет, маленький бродяжка? Люди тебя знают, Джимми, знают даже твою фамилию и где живет эта маленькая шлюшка, твоя мать. Все, что мне потребовалось сделать, — это задать пару вопросов, и вот он, твой адрес, — у меня.
Теперь они все у меня: маленький рыжий хреносос, который называет себя Крошка Ти; ниггер без роду и племени, потаскушка, изъеденная болезнью, с этим деревенским выговором. Мне осталось совсем немного добавить к своей коллекции, и тогда вы все будете в сборе.
Помнишь, сынок, Священная Книга говорит: Поступайте с другими так, как вы хотели бы, чтобы поступали с вами».
Я понимаю это так, что если возьму на себя заботу о тебе и твоих маленьких друзьях, так как ты заботишься об остальном мире, то смогу стать твоим исцелением. Значит, ты понимаешь, что это я делаю для тебя.
Давай будем называть твоих маленьких друзей, Джимми, моими любимыми зверьками. А зверьков ведь надо держать в неволе, верно? Ведь мы оба не хотим, чтобы наши дорогие зверюшки сбежали, ведь не хотим? Поэтому я держу их в подвале в ящиках. В темноте, Джимми, с крысами и тараканами. И с пауками. И с плесенью. Но твои друзья не просто в ящиках, они еще и связаны. Я принимаю все меры предосторожности. Ты помнишь, как чувствует себя мальчик, когда он связан? Помнишь, Джимми, каким беспомощным себя чувствуешь? Твой маленький негритянский дружок совсем уже съехал с катушек... и даже представления не имеет, что его ждет. Он намного слабее, чем я представлял, слабак даже для таких отбросов, как вы, ребятишки...»
Джимми вздрогнул, вспомнив, как Уор Зон рассказывал о том, как мучил его отец, запирая в чулане и пугая крысами, которые придут с ним расправиться. Ничего не могло быть ужаснее для Уор Зона, чем быть запертым в таком ящике, запертым в темноте, где он не мог даже двигаться.
О Боже, я должен ему помочь. Должен. Любой ценой.
Джимми продолжал читать:
«Но довольно об этом. Я пишу, чтобы ты знал о своем будущем. Потому что если я не поймаю тебя (а я тебя поймаю, маленький мальчик-шлюха, тебе негде спрятаться), ты будешь иметь удовольствие получить известие о смерти всех твоих друзей. Именно ты виновник их смерти! Каждый из них вкусит от того удовольствия, которым мы насладились в ту ночь. Помнишь? Каждый узнает, как приятно, когда твои инициалы будут вырезаны у тебя на груди славной острой бритвой. Каждый из них узнает вкус собственного дерьма... поданного на серебряном блюде! Каждый узнает, как приятно, когда касаются зажженной сигаретой глазного яблока. О, они все узнают, что это за особая божественная боль! Почувствуют, как все мыслимые и немыслимые предметы заботливо и любовно вставляют во все мыслимые и немыслимые отверстия. Они все испытают ужас, когда увидят, как отрубают им руки. Потому что, видишь ли, Джимми, единственный путь к спасению лежит через искупление.
И иногда кто-то должен заставить нас принести искупительную жертву.
Когда наконец я оболью бензином их искромсанные тела и подожгу их, они будут благодарны за то очищение, которое принесет им огонь.
Благодарны за дарованную смерть.
Очищение. Это важная мысль, самая важная из всех, мой ягненочек. Запомни это. Я-то помню. Это единственное, что оправдывает кашу, которую ты заварил.
И я надеюсь, что ты не захочешь пропустить это, мальчик-шлюха. Скоро увидимся.
