года три. Он ковылял, едва поспевая за своим отцом и смешно переваливаясь на нетвердых ножках. Отец — чернокожий мужчина в очках с черепаховой оправой, в лыжной парке. Мальчик то и дело останавливался и рассматривал, что там вода вынесла на берег. Его занимало все — от банок из-под газированных напитков до кусочков дерева. И отец тоже останавливался, наблюдая за сыном. Он стоял, уперев руки в бедра и дожидаясь, пока малыш его догонит. Ветер заглушал голос мужчины, и Ричард слышал лишь неясный намек на звук, различимый как речь только по тону и тембру.
Вот мальчик снова догнал отца, и они продолжали идти навстречу Ричарду. Эта сцена повторялась снова и снова: мальчик отставал и сразу оказывался далеко позади, отец упрекал его и дожидался, пока мальчик с ним поравняется.
— Доброе утро, — сказал мужчина, когда они поравнялись, добравшись наконец до камней.
— Хэлло, — ответил Ричард, — сообразительный малыш.
— Спасибо, — ответил мужчина, садясь на скамейку выше Ричарда. — Он доставляет много хлопот: его мать в церкви, понимаете?..
Молодой отец поглядел на него с видом заговорщика, мол, что для нас поход в церковь и вся эта организованная религия?
Ричард иронически улыбнулся.
Его взгляд снова обратился к горизонту, а человек в это время призывал мальчика быть осторожным на скалах.
Это произошло очень быстро.
Малыш проворно взбирался и так же ловко спускался с одной покрытой надписями террасы на другую, и вдруг тихое утро огласилось его испуганным криком — он соскользнул с камней. Следом за криком последовали чавканье воды и фонтан брызг.
Прежде чем Ричард успел что-то сообразить, отец мальчика вскочил со скамьи, перелетел через три террасы и оказался в воде. Он поднял малыша на руки, мокрого и озябшего, и ласково успокаивал ребенка, уверяя его, что все будет хорошо.
Потом он прижал ребенка к себе, расстегнул молнию лыжной куртки и протолкнул его поглубже, ближе к своему телу.
Ричард уже стоял над ними и протягивал руку, чтобы помочь мужчине подняться.
— Спасибо, — сказал мужчина, голос его дрожал от волнения, а лицо выражало отчаяние, казалось, он готов был заплакать.
— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Ричард.
Человек покачал головой.
— Нет, нет. Мы запарковались на Ардмор. Мне надо только доставить ребенка домой.... и сделать это быстро, пока этот увалень не замерз.
Он взглянул на мальчика, рот которого был широко раскрыт в крике.
— С ним все будет в порядке.
— Вы уверены? Я мог бы...
— Нет, мистер, у меня все в порядке. Благодарю за предложение.
Человек заспешил прочь, а Ричард смотрел ему вслед, восхищаясь, каким ровным шагом он идет. Вот он пересек своими большими шагами полоску пляжа; казалось, вес ребенка, которого он нес, нисколько не затрудняет его ход.
Детские крики уносил ветер, и они были слышны все слабее и слабее.
Ричард продолжал стоять на том же месте. Сердце его сильно билось: запоздалый страх, он чуть было не стал свидетелем гибели ребенка.
Он нервно теребил клочок бумаги в кармане, скатывая его в трубочку, и это его успокаивало.
Когда отец и сын скрылись из виду, Ричард вытащил бумажку из кармана. Это были стихи из Послания к Коринфянам, которые он недавно переписывал. Несколько фраз пришли ему на ум: «И я был у вас и в немощи, и в страхе, и в великом трепете». Он снова подумал о мальчике и его отце, и перед его мысленным взором возникла картина: чернокожий мужчина вытаскивает своего орущего сына из воды и поднимает его вверх. «И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы».
Он видел, как отец расстегивает молнию на своей куртке, чтобы защитить от холода сына, прижать его ближе к своему телу.
Он покачал головой.
Иногда мы должны просто делать то, что требуется, чтобы помочь своим ближним.
Джимми находился один в месте очень для него опасном. И священник подумал: я нужен ему, чтобы поднять его и вырвать из лап опасности, обогреть его. В нем, в этом действии, и лежит Божья благодать.
И пока Ричард бежал через пляж, он молился, чтобы не прийти слишком поздно.
Глава 24
Когда Дуайт увидел полицейскую машину, руки его сжались в кулаки. Суставы пальцев заломило. Ему показалось, что из гаража улетучился воздух. Во рту стало сухо. В ушах мучительно зазвенело: бурный ток крови искал и не находил выхода. Все кончено. Он стоял, наблюдая через окошко гаража, как два офицера идут к его дому по подъездной дорожке. Грудь сдавило жестким обручем и выжало из нее все — дышать стало невыносимо трудно.
Что сказать? В его ушах уже звучали их слова, он видел ордер на обыск, который ему сейчас предъявят. Представлял, как они спускаются в подвал и находят там ряды ящиков, которые он так тщательно мастерил. Все ясно без слов. Дуайт смотрел на офицера и видел перед собой лицо тети Адели, углы ее тонких, презрительно опущенных губ. А другой офицер уже бежал в гараж, где эти подонки хныча выбалтывают обвинения против него, вколачивая в голову офицера ложь о том, чем занимался он, Дуайт.
«Все, что вы скажете в суде, может быть использовано против вас». Дуайт пытался обрести голос, заставить сухой язык ворочаться во рту, чтобы объяснять и защищаться. Но, наверное, он лишь тупо уставится на офицера с разинутым ртом, сгорая от стыда и сознавая, что тетя Адель, которая всю жизнь считала его никчемным, была права.
«Вы имеете право на адвоката. Если вы не в состоянии нанять его, он будет вам предоставлен бесплатно. Вы можете выразить свое пожелание до того, как вас начнут допрашивать».
И тогда эти зловредные твари выбегут на улицу, свободные, в своей вызывающей одежде, развевающейся и открывающей нежную обнаженную кожу.
Дуайт мотнул головой, стараясь прогнать навязчивые образы, чтобы собраться для разговора с этими болванами. Идиотами, которые никогда не смогут понять сложности и благородства его цели. Он поспешно вышел из боковой двери гаража, чтобы увести их в сторону до того, как они войдут в дом. Если офицеры увидят рыжую и толстяка, конечно, они рассвирепеют. Он не ждал от них понимания, хотя их задача — «служить и защищать». Приличные люди смотрят на них с надеждой, веря, что они очистят улицы от мрази, от мусора, вроде того, что он держал в заточении у себя в гараже и в подвале.
Если бы они выполняли свою работу, я был бы избавлен от того, что вынужден делать.
Но кто мог это понять?
Он мельком подумал о тете Адели, но эта мысль мгновенно испарилась, потому что он поравнялся с полицейскими — они встретились лицом к лицу. Дуайт надеялся, что беспокойство и ужас не были так явно написаны на его лице. Что я скажу?!
Он старался опустить голову как можно ниже, чтобы полицейские не заметили раны на лбу и не поинтересовались ее происхождением.
Офицеры пристально смотрели на него. Они выглядели как братья.
Высокие, широкоплечие, они казались угрожающе суровыми в своих темных униформах и кожаных куртках. У того, кто стоял ближе к Дуайту, были грязного оттенка светлые волосы и рыжеватые усы, холодные голубые глаза в глубоких глазницах, близко посаженные друг к другу, сверкали над орлиным носом. У его напарника волосы были темнее и усы загибались книзу, что придавало ему хмурый вид. О выражении его глаз судить было трудно — он носил зеркальные солнцезащитные очки.
Эти очки послали Дуайту его собственное отражение: засохшая на лице кровь образовала дорожку от
