помогло. Тогда он стал бить себя по голове, чтобы усмирить боль. Хватит, решил он и встал.
Эвери впал в дремоту. Он видел во сне огонь, но проснулся, и — снова темнота.
Шаги, он услышал сначала шаги, а затем шорох — кто-то открывает ящик! И тут же свет затопил его тесное убежище. Эвери скосил глаза на Дуайта и попытался улыбнуться.
— Ты стал бы моим помощником? Это может спасти твою жизнь. Мне надо найти Джимми. Быстро найти, и я думаю, ты сможешь мне помочь в этом.
— Могу, — сказал Эвери. — Я могу.
— Хорошо. Нам надо действовать и — немедленно.
Дуайт встал на колени у ящика и начал развязывать Эвери. Минуту помедлил.
— Только помни, сынок, я не глуп.
Он вытащил револьвер и показал его Эвери.
— Это тоже мой помощник. Не забывай о нем.
Эвери улыбнулся:
— Я обещаю, мистер Моррис, он вам не понадобится.
Глава 26
Теперь, оказавшись здесь в одиночестве, Ричард разглядел, какой заброшенной выглядит комнатка в «Чикен Армз». Все, что он мог заметить, когда был тут с Джимми, это самого Джимми. Его обаяние скрашивало убожество и запущенность комнаты, которые сейчас бросались в глаза.
Одно окно загорожено доской, другое покрыто сетью трещин, и от сильного порыва ветра может вот-вот развалиться. Окно скупо пропускало зимний серый свет. Старые матрасы, занимавшие угол, были свалены горой и покрыты сверху рваными одеялами и куртками — грязными и вонючими. Ричард подумал о паразитах. Пол был завален жестянками из-под газированной воды и пива, винными бутылками, коробками и сумками из-под еды, в которых выдают пишу на вынос в таких заведениях, как «Макдоналдс» и «Бургер- Кинг».
Ричард сидел среди этого запустения, удивляясь, как ребятишки могли здесь жить и оставаться здоровыми. Изо рта у него шел пар.
Где же мог быть Джимми? Когда Ричард, задыхаясь, бежал к дому, он надеялся, что еще застанет его.
На бегу от Шеридан-роуд до Лоренс-авеню он в уме репетировал все, что собирался сказать. Если он найдет нужные слова, то сможет заставить Джимми понять, что его влечение к мальчику было вне его власти и контроля, хотя он денно и нощно боролся с ним. Он думал, что сумеет сравнить это чувство с чем- нибудь, что мальчик сможет понять, как, например, алкоголь или наркомания, он искренне признается ему, какими сильными были эти чувства. Он надеялся, что Джимми сможет понять: он ненавидел свое вожделение больше, чем сам мальчик. Наконец, он хотел объяснить Джимми, что его любовь к нему была чистой и он действительно хотел ему помочь.
Но когда он добрался до этой маленькой квартирки, его встретила пустота. Целых пятнадцать минут Ричард блуждал по этому чертову дому, заглядывая во все закоулки, надеясь найти мальчика, хотя сознавал, что это безнадежно.
Остальные комнаты были еще в худшем состоянии, чем та, которую занимали дети. В некоторых обвалились потолки, в других по стенам расползалась плесень, кое-где как напоминание о былой жизни сохранились обрывки обоев.
Роясь в постели и мусоре на полу, Ричард надеялся отыскать там ключ к местонахождению Джимми. Но все, что он нашел, было столь же безликим, как и мусорная корзина, в которую собирали отходы отовсюду и без всякой системы. Никаких следов цивилизованной жизни — записных книжек, почты, квитанций на подписку журналов, телефонных справочников или даже клочков бумаги.
Эта комната была не чем иным, как кратковременным убежищем, укрытием от холода, пристанищем для отчаявшихся, которые проводили свою жизнь на улицах. Была для них спасением — вот и все.
А знал ли вообще кто-нибудь из этих детей, что это такое —иметь свой дом?
Прочесывая комнату взглядом, он еще раз подумал: это лишь место, где можно провести ночь.
Ричард закрыл за собой дверь, хотя и сознавал бессмысленность своих действий: здесь нечего было красть, а закрытая дверь не спасала от холода.
Он прошел через холл, отметив движение света, — послеполуденное солнце падало теперь косыми лучами через входную дверь, образуя ломаные линии на косяке. Остановился на миг, вдыхая запах плесени. Природа восторжествовала над созданной человеком средой обитания.
Как-нибудь надо найти время и позволить себе удовольствие довести эти философские мысли до логического конца (в своих проповедях он имел обыкновение говорить о побеждающей силе солнечного света и о том, как человеческие труды, какими бы великими они когда-то ни были, в конце концов сходят на нет, когда-нибудь, но не сейчас; теперь на чаше весов были жизни.
Вдруг солнечный свет затуманился — неизвестно откуда пришли слезы, наполнили его глаза.
— Жизнь висит на волоске? — подумал он вслух, и голос его гулко отозвался в вестибюле здания. — Ну и что?
Он снова прислонился к стене, негодуя на себя за бессилие.
Что я могу сделать? Я никогда не считал нужным узнать этих детей, кроме тех случаев, когда это служило моей похоти. Я ничего о них не знаю! Боже, как это напыщенно и высокомерно! Ричард в ярости сжал кулаки — подумать только, что их безопасность зависит от его вмешательства.
Ступай, сказал он себе. Отправляйся под сень своего святилища и проповедуй толпе, которая там собирается. Большинство твоих прихожан — убежденные католики, готовые тратить время на посещение мессы и знакомство со священником, который никогда даже и не представлял, с какими проблемами сталкиваются их дети изо дня в день. Ты оказался не в своей сфере, проповедничек. Оправляйся домой и играй в игрушки, которые больше тебе подходят.
Но ведь он стал священником не для того, чтобы служить тем, кто крепок в вере, его долг достучаться до тех, кто нуждается в Боге. И начать надо с галереи «Сьюпер-Пауэрс». Сейчас же.
Когда он вошел в. Галерею, подростки и их старшие покровители умолкли. Их голоса растеклись по улице, и слышен был лишь нестройный гул, перемежавшийся гудками машин и писком игральных автоматов.
А какое бы молчание сразу воцарилось тут, если бы на нем было облачение священника. Теперь же он привлек внимание лишь тем, что человек старше пятидесяти — и пришел в такое место.
Правда, тишина наступила не надолго: оживленные голоса послышались снова и все звуки набрали прежнюю силу. Не такая уж это сенсация.
Он подумал: а бывал ли здесь Дуайт и не мог ли он подцепить некоторых из пропавших детей именно здесь?
Ричард прошел в угол, где не так был заметен, и стал наблюдать. Он хотел найти кого-нибудь из младших ребят, понаивнее, чтобы поговорить с ними. Но с другой стороны, это должен быть и завсегдатай, кто-то хорошо знакомый с жизнью улиц, знающий здесь все и вся. Знающий Джимми.
Он даже представил себе его сгорбившимся у одного из автоматов, погруженным в какую-нибудь электронную игру — средство развеять свои страхи и ощущение беды, погрузиться в забвение, которое наступало, как только он касался кнопки игрального автомата.
Джимми, ясно, здесь не было. Ричард приглядывался к группе ребятишек, мечтая о том часе, когда он наконец уйдет отсюда и погрузится в утешительный ритуал мессы, о том, как будет говорить со своими прихожанами после нее и готовиться к следующей мессе. Он всегда стремился находить контакт с детьми, такими, как те, кто окружал его сейчас. Но стоя здесь в одиночестве, забившись в угол, он понял, что не знает их языка, не умеет и никогда не умел с ними разговаривать, а его преданность церкви и Богу вместо того, чтобы сблизить его с молодой паствой, мешала их короткому общению, вбивала между ними клин.
Ведь секс никогда не рождал по-настоящему интимных отношений.
Но упущенное время все отдаляло и отдаляло от него Джимми, роковым образом предопределяло судьбу всех его друзей. Он не мог больше медлить, ссылаясь на застенчивость. Ричард вздохнул и подошел к группе мальчиков, собравшихся вокруг миниатюрного приспособления для игры в баскетбол. Обруч
