ее потрогать.
Дуайт стоял глядясь в зеркало и пальцами приглаживая растрепанные вихры. Наконец он повернулся к тетке и спросил:
— Так чего ты хочешь?
Тетя Адель издала короткий смешок, больше похожий на храп. Она вытащила из кармана рубашки черный виниловый портсигар и достала из него одну сигарету. Дуайт ощутил едкий запах горелой спички и табака «Уинстон».
Его подмывало подбежать к ней и тронуть ее пальцем, чтобы убедиться — теплая и живая на вид, в действительности она холодна и тверда, какой была, когда лежала в гробу.
«Этот новый мальчик, тот, жирный, точь-в-точь как ты, правда?» Дуайт не ответил. Он думал: если я сейчас выйду из комнаты, последует ли она за мной? Да и разумно ли вообще разговаривать с ней?
«Я задала тебе вопрос, молодой человек».
От ее голоса его всегда пробирала дрожь — он напоминал ему об ужасных наказаниях, которые она никогда не уставала изобретать. Такая фантазия! Например, она вполне могла своим «Уинстоном» ткнуть в любую часть его тела — прямо в нервные окончания — ладно, уж лучше поговорить с ней.
— Нет, тетя Адель, он совсем не такой, как я. Он уличный мальчишка. Бродяжка, сбежавший из дома, и даже самых уважаемых людей ни во что не ставит.
«Он точно такой же, как ты, и ты это знаешь».
— Да, тетя Адель. — Дуайт сидел на кровати сложив руки на коленях.
«Он мог бы стать твоим приятелем, мальчик. Ты это понимаешь?»
Что ты хочешь сказать?
«Я хочу сказать, что он твоя копия в этом возрасте. Прыщавый, дряблый и тому подобное».
Дуайт отпрянул от нее, услышав эти слова. Она никогда не сдерживалась, если спорила с ним.
— Ну?
«Ну и используй его, используй его! Ты и он, вы оба будете прекрасной парой. Может быть, он и не такой хорошенький, как многие из тех, кого ты приводишь домой. — Тут тетя помолчала и улыбнулась своему племяннику многозначительной улыбкой. — Но он твоя пара, Дуайт. Вы придете к взаимопониманию и поладите. Возможно, он поможет тебе заполучить последнего оставшегося педика, за которым ты гоняешься».
Дуайт уставился в пол.
— Откуда ты знаешь? — пробормотал он.
«Мертвые знают такие вещи».
Внезапно ее голос стал безжизненным. Дуайт посмотрел на стул, на котором она сидела. Тетка исчезла. В отраженном солнечном свете, струившемся из окна, поблескивали лишь ножки стула. Дуайт готов был утверждать, что в воздухе все еще витает аромат сигарет «Уинстон».
Ящик все же не так ужасен, как кузов грузовика. По крайней мере, здесь Эвери не приходилось дышать выхлопными газами и дергаться при каждом рывке машины.
Но он мог лежать вытянувшись только на спине — со связанными руками и ногами.
Эвери смотрел на крышку своего ящика, потом закрыл глаза и залюбовался яркими красками, плясавшими перед его внутренним взором: красным, желтым и пурпурным.
Он размышлял. И пришел к мысли, что должен оставаться спокойным, что бы ни случилось, — неважно, что он видел, слышал или чувствовал.
Спокойствие — вот что могло ему помочь найти выход из этого кошмара. Борьба, как и в чем бы она ни выражалась, могла только ускорить его конец. Он должен добиться доверия Морриса. Должен заставить Морриса поверить, что он его союзник. Он думал о Пэтти Херст и о том, как она стала членом Симбиотической освободительной армии. Он должен убедить Морриса, что хочет ему помогать и быть его партнером.
Он не знал, как сделает это. Конечно, Моррис отнесется к этому скептически. Убедить его будет настоящим подвигом. Он повернулся в ящике, насколько это было возможно, пытаясь лечь на бок. Он специально начал дышать медленно, набирая полные легкие воздуха и постепенно выдыхая его, стараясь противостоять панике, все же прочно засевшей в глубине его сознания.
Он больше не должен слушать хныканье Мирэнды. Не должен содрогаться, когда в его ящике, по его телу снует какое-то* насекомое. И он никогда, никогда не должен показывать своей ярости. -
Эвери снова закрыл глаза. И стал ждать.
Наверху, в кухне, Дуайт смешивал в ведре пишу для своих «питомцев». Теперь столько работы и забот обо всех.
— Мне надо поскорее покончить с этим, — сказал он вслух, закрывая дверцу холодильника и направляясь к столу. — Сегодня или завтра утром — самое позднее.
Когда он вылил остатки томатного супа в ведро и начал смешивать его с остальной пищей, он представил себе лицо Джимми — лицо Джимми, искаженное ужасом.
Глаза Джимми отражали жестянку с бензином и зажженную спичку. Возможно, эта жестянка и спичка будут достаточно убедительными, чтобы заставить мальчика склонить голову в молитве, очистить его от грязи, терзавшей его душу.
Это был единственный путь. Дуайт помешал пищу в последний раз.
Эвери услышал, как поднимается крышка его ящика, и открыл глаза. Он готов был поклясться, что в лице типа что-то изменилось: конечно, в нем было любопытство, но и нечто большее. Эвери подумал, уж не симпатия ли это.
Моррис долго смотрел на парня, вертя головой, будто он был каким-то диковинным экземпляром.
Под этим взглядом Эвери чувствовал себя очень неуютно, но решил не показывать вида.
— Не думаю, что ты будешь настолько глуп, чтобы заорать, как только я выну кляп из твоего рта.
Эвери покачал головой. Дуайт дотянулся до него, поднял его голову, развязал узел платка на затылке и сорвал его. Эвери сделал глубокий трепетный вздох ртом, потом улыбнулся и сказал:
— Благодарю вас.
— Бог мой, да ты вежливый! — Моррис встал на колени возле ящика, чтобы развязать веревки на запястьях и лодыжках Эвери. В левой руке Моррис держал поводок и собачий ошейник.
Эвери быстро прочистил горло и сказал:
— Знаете, вам незачем пускать это в ход. Я не убегу.
Моррис качнулся назад на каблуках: на его лице было удивление. А может быть, и что-то большее, чем удивление. Будто он внезапно узнал Эвери.
— Я хочу сказать, что не могу двигаться очень быстро, — улыбнулся Эвери.
— Ты не должен так говорить о себе, — улыбнулся в ответ Моррис. — Послушай, сынок. Я дам тебе шанс, но на том дело и кончится. Прояви себя, и мы больше не будем говорить об этом. — Он отложил собачий ошейник и поводок.
— Прекрасно, — ответил Эвери.
Он все еще лежал, хотя Моррис уже развязал все веревки. Он решил выждать и дать Моррису возможность распорядиться собой, пусть считает, что тут командует он.
— Ладно, вставай.
Эвери ухитрился подняться и встать вертикально и даже выйти из ящика. Он проследовал за Моррисом мимо ряда ящиков, стараясь не показать, что от их вида у него мороз идет по коже. Было легко притвориться, что эти ящики ненастоящие и в них не держат людей как зверей. Легко — до тех пор, пока из одного ящика не раздались гулкие удары, а из другого не послышался скулеж, гортанный и очень жалобный.
Эвери уперся в стену, намеренно не сводя с нее глаз и изучая трещину, бежавшую от пола до потолка.
