— Я искупаю в нем свою великую рану, а ты стой здесь и следи, чтобы не появился леопард.
Плато поросло низкой травой, и Небу не опасался, что леопард может подкрасться к ним и здесь. Леопард нападает из засады, он прячется в низких деревьях или в высокой траве, откуда он и совершает великолепный, золотой прыжок, во время которого бурые и светлые пятна сливаются, образуя сплошной грязно-золотой цвет.
Негр осторожно стянул штаны с распухших ног и вошел в водоем. Шипящая вода стала похожей на молоко, когда его ноги подняли известковый осадок. Он сел, вода была намного выше бедер, теплая, мать великой любви. Она одевала, и кормила, и защищала его. Он чувствовал трепет боли, но это была боль в другом доме. Он мог видеть огни в окнах дома напротив; в этом доме какие-то незнакомые люди заботились о больном.
Через день он приступил к нелегкому, медленному делу сбора приданого. Он зарабатывал коров и коз, пася стадо своего отца холодными зимними ночами. В короткие жаркие дни он стоял, вытянувшись у копья. Глаза распухали и горели, потому что приходилось беспрестанно следить за скотом, ожидая нападения грабительниц-кошек. В один прекрасный день на склоне года, когда кончились длинные дожди и плато вновь ожило, покрывшись побегами юной травы, беспечно резвившейся с ветром, он собрал все стадо и погнал его домой. Предстоял двухнедельный переход по узким долинам к хребту, за которым была деревня. У перевала он задержался.
Юный Небу с удивлением уловил запах гари и вслушался. Слабые бестелесные звуки еле доплывали сюда. Он слышал дум-да-да-дум, отбиваемый тыльной стороной руки по барабану смерти.
Может быть, на деревню устроили набег кровожадные сомалийцы или ее разгромил какой-нибудь карательный отряд, прибывший из города белых? Полный таких раздумий, юный Небу взобрался на гребень и посмотрел вниз. Его деревня была мертва. Гиены рыскали по ней взад-вперед.
Колдун, лишившийся доверия из-за того, что не только не сумел остановить оспу, но даже сам заболел ею, умирал возле своего барабана. Он-то и рассказал Небу о происшедшем. Оставшиеся в живых ушли прочь, бросив мертвых и умирающих. Она умерла давно. Покрытый смертоносными нарывами, колдун медленно ударял в барабан тыльной стороной ладони.
— Леопард! — закричал мальчишка. — Небу, леопард!
Тело, которое негр с трудом поднял из воды, было грузным, как тело слона. Он вылезал из водоема, как старуха. Теплая вода стекала по бедрам, и воздух, внезапно похолодевший, впивался в кожу тысячами иголок. Мальчишка возбужденно раскачивался на одном костыле, маша рукой в сторону деревьев.
— Он вышел оттуда. Я… я видел, как он подбирался ко мне, и я… и я закричал и бросил в него костылем! Тогда он повернулся и побежал назад, в заросли!
Небу обыскал деревья глазами, но не нашел никаких признаков леопарда. По обычаю ищущие исцеления должны просидеть в водоеме с рассвета до полудня, но негр подумал о своем рыхлом теле, которое он с таким трудом поднял из воды. Он знал, что он чересчур медлителен для того, чтобы позволить себе находиться в озере в момент нападения леопарда. Он неловко оделся, поднял оружие и жестом приказал мальчишке продолжать путь. Мальчишка беспомощно взглянул на него.
— Костыль… я швырнул в него. Он упал там, за камнем.
За камнем, где пышно разрослись папоротники, похожие на мотки зеленых кружев. Он кивнул, понимая, как трудно мальчишке идти по мокрой, скользкой земле. Он пошел за костылем, и мамба, которая, свернувшись клубком, лежала в папоротниках, бросилась на него. Но напуганная змея бросилась на него слишком рано, и, хрипло выдохнув, Небу отбросил ее в сторону, прежде чем она снова свернулась в клубок, чтобы прыгнуть опять. И быстрым ударом панга он отсек ей голову.
Гладкая черная маска с драгоценными камешками невидящих глаз отлетела в сторону мальчишки и упала за его спиной. А Небу посмотрел вдаль на холмы, которые, казалось, были вырезаны в загустевшем тумане искусной рукой гравера. В его груди медленно шевелился вопрос.
— Возьми свой костыль, — сказал он. Он был тысячелетним стариком. — Возьми свой костыль, белый мальчик.
Лицо, обращенное к нему, было наглухо замкнуто. Странная гордость появилась в движениях мальчишки.
Глядя на него, нельзя было сказать, что он ковыляет или хромает. Он поднял костыль, который бросил в папоротники, увидев, что туда заползла мамба. Он стряхнул с костыля обезглавленную змею и вытер его о траву. Затем он взял костыль под мышку и повернулся лицом к кикуйю.
— Не было никакого леопарда, — сказал Небу. Он чувствовал себя одиноким, обессиленным, все покинули его дом.
Быстроногий атлет, убийца, сидевший в мальчишке, выпрыгнул из него и умчался на рог молодого месяца. Радостно улыбаясь, он болтал своими здоровыми ногами и слушал пронзительную музыку. Поверхность озера зарябилась от вернувшегося дождя, и Небу натянул на себя одеяло и приказал мальчишке идти.
Отдыхавший за милю с подветренной стороны леопард поднялся и вышел из каменистой расселины в хмурый дождливый день.
Небу сказал длинной мышце, которая пружинит, как лук, от коленной чашечки до бедра: «Сегодня нам предстоит идти по холмам».
Его голова была полна холмами, светло-зелеными холмами и темно-зелеными; холмами, где лютики на рассвете вспыхивают, как желтое пламя; холмами, похожими на протяжные крики, на такие холмы лучшие приводят своих женщин; гнусными морщинистыми холмами оливкового цвета, на которых легко вывихнуть руку и душу. Небу прекрасно знал, что, за исключением общего подъема долины, изгибающейся вверх до холма, за которым петлял ближайший участок дороги на Найроби, ему не придется делать никаких восхождений. Он заговорил с мышцей из слабости.
И мышца, скрытая акрами распухшей кожи, устало пробормотала что-то в ответ, и негр знал, что ему предстоит жестокий труд. Глядя на огонь, он задавал вопросы бедру, голени, всем костям, которые он так хорошо знал и которые в прошлом были так же хороши для него, как ясные дни хороши для охотника, как старые скалы хороши для юных гор, как древние леса хороши для гордой молодой листвы, когда каждой весной к земле возвращается жизнь. И кости отвечали, что они износились от боли и огромного веса распухшей плоти. И тогда в страхе, со сморщенным, взмокшим от пота лицом, ибо мощная рана опять вспыхнула острой болью, Небу вскричал, обращаясь к вождю, стучавшему в груди:
«Сердце, скажи, я смогу довести полубвану до города белых? У меня хватит сил пройти этот путь?»
Настали страшные минуты, когда он прислушивался к раздумьям вождя, прислушивался к медленным ударам молота в груди.
«Необходима ли расплата?» — наконец спросил вождь.
«Да, расплата необходима».
«А кто должен расплачиваться, Небу? Разве не ты потерпевший?»
«Я должен расплачиваться, — неуверенно ответил он. — Я должен заплатить потерпевшему».
«Тогда отчего же ты спрашиваешь? Разве ты хочешь порвать с заповедями твоих отцов?»
«А почему бы и нет? — выкрикнула его слабость. — Разве может полчеловека перехитрить винтовки белых и победить леопарда, не порвав с заповедями отцов?»
Но вождь, поняв его трусость, с грустью отвернулся от него.
Боль ослепила его, и он, медленно покачнувшись, грохнулся наземь в шести дюймах от яркого пламени.
— Чудеса в решете! — возбужденно воскликнул мальчишка, глазея на африканца, который, с трудом оторвавшись от земли, снова сел, прислонясь к стволу. — Генерал Небу, да ты чуть не загнулся!
Часом позже негр сказал, указывая копьем на отдаленную прогалину, где, как подсказывал инстинкт, и проходила дорога в Найроби:
— Вон за тем холмом дорога белых. Если я упаду, ты пойдешь один. Ты должен вернуться к белым.
