Спор о Сионе

никогда не было. В конце концов Хант и Раскин нашли способ облегчить страхи, успокоить угрызения совести и одновременно отделаться от надоевшего им пророка; они посоветовали ему уехать в Иерусалим и (как в своё время Саббатай Цеви) объявить там о близком приходе «Тысячелетия». Пророк был уже готов к отъезду, когда разразилась новая война, приведшая его в немалое смущение, поскольку возникла она вовсе не там, где, по его толкованию пророчеств, должен был начаться конец мира. Наоборот, она началась в стране, откуда, согласно его собственным писаниям должно было прийти спасение: в Америке.

Справившись снова в соответственных источниках, пророк объявил, что в его вычисления вкралась ошибка: гражданская война в Америке была, в действительности, лишь великим предваряющим событием. Поэтому именно теперь, без дальнейших отсрочек, нужно было что-то сделать для Палестины. Джон Раскин немедленно отозвался, сказав, что если пророк был в самом деле пророком, то ему нужно ещё до поездки в Иерусалим, поспешить в Америку и вызвать там подходящее небесное знамение, которое могло бы остановить гражданскую войну. Раскин обещал финансировать предприятие, и пророк собрался в путь.

В тогдашней Америке обычай требовал, чтобы любой гражданин имел доступ к президенту, в результате чего Авраам Линкольн осаждался посетителями три дня в неделю. В один из таких дней наш пророк втиснулся в президентскую приёмную вместе с толпой просителей и зевак. Его необычный вид обеспечил ему несколько минут разговора с президентом после того, как утомлённые глаза Линкольна обнаружили чей-то пристальный взгляд, скрытый за буйной растительностью. Он спросил, кто был посетитель, и узнал, что это канадец, приехавший чтобы прекратить войну. На вопрос о его предложениях пророк ответил, что Юг должен освободить рабов за денежную компенсацию, а Север должен согласиться на отделение Юга, что (согласно заметкам самого Монка) «показалось президенту довольно забавным». Линкольн спросил: «не кажется ли вам, канадцам, что моя прокламация об эмансипации — большой шаг вперёд в социальном и нравственном прогрессе?»

Монк сказал, что этого недостаточно: «Почему, вслед за эмансипацией негров, не предпринять ещё более необходимый шаг — эмансипацию евреев»? Линкольн удивился, поскольку в Америке евреи всегда были эмансипированы, и спросил: «Евреи, почему евреи? Разве они ещё не свободны»?

Монк ответил: «Конечно, господин президент, американский еврей свободен, он свободен и в Англии, но не в Европе. Мы в Америке живём далеко от всего и не видим, что творится в России, Пруссии и Турции. Не может быть прочного мира на земле, пока культурные нации, во главе, как я надеюсь, с Великобританией и Соединёнными Штатами, не искупят того что они причинили евреям, не искупят двухтысячелетнего преследования, вернув их в их родной очаг — Палестину и сделав Иерусалим столицей объединённого христианства».

Излишне упоминать, что Монк никогда не был ни в России, ни в Пруссии, ни в Турции, представляя собой «либерала» именно того сорта, который был описан нами выше. В России талмудистский раввинат всеми силами противился эмансипации, а через немного лет после визита Монка к Линкольну царь- освободитель Александр Второй был убит накануне объявления им парламентской конституции; в Пруссии евреи давно уже были эмансипированы, подвергаясь именно за это нападкам русских евреев; турецкое правительство в равной степени угнетало все подчинённые ему народы без всякого разбора, а турецкие евреи жили и без того в Палестине, и «возвращать» их туда было незачем. Во времена Линкольна ещё никому не приходило в голову, что любая война, где бы и из-за чего бы она ни начиналась, должна была способствовать созданию еврейского государства в Палестине (в наш век, как показал опыт двух мировых войн, это стало законом), и президенту всё это, вероятно, тоже показалось «забавным».

Внимание Линкольна было, разумеется, приковано к войне в Америке, наиболее жестокой из известных до того в истории Запада. Он был находчивым человеком, привыкшим иметь дело с назойливыми посетителями, и отделался от пророка добродушной шуткой: «Мой педикюрист — еврей, и он так часто ставит меня на ноги, что я со своей стороны охотно поставлю на ноги его соотечественников». Затем, напомнив Монку, что идёт война, он попросил пророка подождать её конца: «после этого мы сможем снова предаваться мечтам и сновидениям». Этот ответ Линкольна мог бы составить интересную тему для клуба спорщиков: была ли последняя фраза случайной или преднамеренной? Президенту, без сомнения, было хорошо известно, как Ветхий Завет предписывал поступать с «ложными пророками и сновидцами».

Монк возвратился в Лондон, и Раскин затем оплатил его расходы на поездку в Палестину, откуда он был немедленно по прибытии в 1864 г. выслан за нарушение общественного спокойствия. В крайней нужде он записался матросом на быстроходный корабль, шедший в Бостон, а после крушения клипера ему пришлось завершить остаток похода через Атлантический океан вплавь. Его вынесло на берег окровавленного и почти голого, а местный фермер в сумерках принял его за медведя и подстрелил, потеряв память и рассудок, он кое-как добрался домой, но, оправившись через несколько лет, вновь вернулся к своей навязчивой идее. Давно предсказанный им конец мира к тому времени ещё не наступил, и наша планета по-прежнему оставалась на привычном месте. Вновь пересмотрев пророчества, он увидел, что ошибка заключалась в рекомендованном им объединении евреев с христианами во всемирном государстве, созданном в Иерусалиме. Теперь ему стало ясно, что, согласно пророчеству, Бог должен прежде всего отдать Палестину во власть евреев, а после этого создать всемирную организацию, обладающую властью подчинить своему закону все народы земли.

Другими словами, к концу жизни Монк добрался до сути левитского плана мирового господства, содержащегося в Ветхом Завете, по-прежнему полагая, что помогает исполнению божественных пророчеств. В нашем распоряжении нет указаний на то, чтобы он когда-либо вошёл в связь с инициаторами этого грандиозного плана. Известен только один случай, когда ему были предложены еврейские деньги: благотворительные 5 фунтов «на собственные нужды». Он всегда вращался в обществе несколько тронувшихся нееврейских либералов, живя за их счёт.

В 1870 году в Оттавской долине в Канаде произошёл громадный лесной пожар. Имя нашего пророка было к тому времени основательно забыто, но он принял грозное событие за небесное предзнаменование близкого конца мира. Добравшись в 1872 году до Лондона, он явился к своим друзьям, Ханту и Раскину, давно уже считавшим его умершим. Раскин в это время ухаживал за очередной дамой, оставшись глухим грозным предостережениям и ответив Пророку письмом: «Я признаю многое замечательное из сказанного Вами, но я просто не верю, что, так плохо зная людей, Вы можете так много знать о Боге… мне кажется, что Вы просто ненормальны, но, как знать, может быть ненормален и я сам» (эти последние слова, по несчастью, оказались пророческими).

Подобные упрёки не были новыми для пророка. Его родственники и друзья постоянно уговаривали его, если уж он призван исправлять род человеческий, посмотреть ближе, вокруг себя: судьбы канадских индейцев и даже самих канадцев несомненно нуждались в улучшении. Однако для человека, державшего в своих руках ключи к божественному откровению, такого рода советы представлялись святотатством и в конце концов, Монк, опубликовав ряд брошюр, приступил к созданию «фонда Восстановления Палестины». Для этого он заимствовал идею Раскина, собиравшегося помочь собственной стране, а именно, употребить десятую часть доходов состоятельных сограждан для использования пустующих, земель в Англии. Монк решил, что это обложение может послужить лучшей цели: «возвращению».

К этому времени (в 1875 г.) Раскин снова потерял душевное равновесие, прежде всего из-за смерти своей дамы сердца. Розы ла Туш, а, во-вторых, в связи с надвигающейся угрозой ещё одной войны, на этот раз между Англией и Россией. Не подлежало сомнению, что Пророк в конце концов оказывался прав; конец мира стоял ни пороге. Раскин подписал манифест Монка и пожертвовал десятую часть своих доходов фонду Пророка на откуп Палестины у турецкого султана: пустующие земли Англии могли подождать. По завершении этой купчей операции должен был собраться всемирный конгресс, чтобы основать в Иерусалиме международную федерацию.

Почувствовавший снова почву под ногами пророк получил дальнейшую помощь от тогдашнего льва викторианских салонов, Лоуренса Олифанта, с которым он случайно познакомился во время своего бродяжничества по Америке. Олифант был человеком совершенно иной складки, смелым, циничным авантюристом, любителем рискованных затей. Ему понравилась идея покупки Палестины, хотя он и не создавал себе насчёт этого предприятия больших иллюзий. Он написал Монку: «Можно собрать для этого любое количество денег, так как люди верят, что, жертвуя, они исполняют пророчества и приближают конец мира. Не знаю. почему им так хочется этого последнего, но коммерческая сторона дела этим сильно облегчается». Как мы увидим далее, Олифант не скрывал своего презрения к откровениям Пророка.