Золотое яблоко

Это никчемный наркоман, он однажды попал в розыск, поскольку признался в убийстве, которого даже не совершал.

Художник ФБР в Цинциннати под руководством вдовы убитого мастера по ремонту телевизоров заканчивает рисовать портрет убийцы: постепенно на бумаге появляется лицо, в котором причудливо сочетаются черты Винсента Колла по кличке «Бешеный пес», Джорджа Дорна и вокалиста рок-группы «Американская медицинская ассоциация» (которая в этот момент садится на борт самолета, вылетающего из Международного аэропорта Кеннеди в Ингольштадт, чтобы выступить там с концертом). Ребекка Гудман, поднимаясь в лифте отеля «Тюдор», неожиданно вспоминает кошмар, снившийся ей прошлой ночью: Сола убивает тот же певец, переодетый в красно-белую рясу монаха, а перед какой-то гигантской пирамидой танцует зайка из «Плейбоя». В Принстоне (штат Нью-Джерси) физик-ядерщик по имени Нильс Носферату, один из нескольких выживших после обстрела в утренней эпидемии убийств, невнятно лепечет детективу и полицейскому стенографисту, которые сидят у его кровати: «Тлалок засасывает. Им нельзя доверять. Следите за лилипутом. Нас сдвинут, как миленьких, когда пойдет слезоточивый газ. Веселиться так веселиться. Омега. Сначала с дельфинами познакомился брат Джорджа, и это была психическая приманка, на которую его поймали. Она у двери. Она похоронена в пустыне. Нарушители будут уволены. Объедините силы. Держи шланг. Я найду Марка».

– Придется начать говорить тебе правду, Джордж, – нерешительно заговорил Хагбард, когда Лилипут, Кармел и доктор Хорас Найсмит столкнулись перед дверью отеля «Пески» («Смотри, козел, куда прешь», – выругался Кармел), и вот она стоит у двери, ее охваченное предчувствием сердце учащенно бьется, она стучит (а Питер Джексон начинает набирать номер Эписина Уайлдблада), и она уже не сомневается, но боится собственной уверенности, потому что может ошибаться, а Лилипут говорит доктору Найсмиту в адрес Кармела: «Ну и хамло», – дверь открывается, дверь офиса Майло О. Фланагана открывается, впуская Кассандру Аккончи, и ее сердце останавливается, а доктор Носферату выкрикивает: «Дверь. Она у двери. Дверь в пустыню. Он ест Кармелов», потому что там стоит он, и она падает к нему в объятия, рыдает, смеется и спрашивает: «Где ты был, милый?» А Сол закрывает позади нее дверь и тянет дальше в комнату.

– Я больше не коп, – говорит он. – Я на другой стороне.

– Что! – Ребекка заметила, что в его глазах появилось что-то новое. Что-то, для чего она не могла найти слов.

– Перестань волноваться, что снова сядешь на иглу, – весело продолжал он. – И если ты когда-нибудь боялась своих сексуальных фантазий, то зря. Они есть у каждого из нас. Сенбернары!

Но даже эти слова не показались ей такими же странными, как новое выражение в его глазах.

– Милый, – сказала она, – милый. Что это за чертовщина, черт побери?

– Когда мне было два года, я хотел секса с отцом. В каком возрасте у тебя появились фантазии насчет сенбернара?

– По-моему, лет в одиннадцать или двенадцать. Как раз накануне первых месячных. Господи, должно быть, ты был намного дальше, чем я думала. – Она начинала догадываться, что означало новое выражение в его глазах. В них светился не интеллект: он был у него всегда. С трепетом она поняла: это было то, что древние называли мудростью.

– У меня всегда был такой же пунктик насчет чернокожих женщин, как у тебя – насчет чернокожих мужчин, – продолжал он. – Мне кажется, в этой стране это свойственно всем. Чернокожие точно так же относятся к нам. Я тут побывал в голове одного прекрасного чернокожего парня, музыканта, поэта, ученого, обладателя миллиона талантов, и понял, что белые женщины для него что-то вроде Священного Грааля. Что касается твоей фантазии со Спиро Агнью, то у меня была похожая по поводу Ильзе Кох, нацистской суки, жившей в те времена, когда тебя еще на свете не было. И в том, и в другом случае цель была одна – месть. Не реальный секс, а секс, замешанный на ненависти. Да, все мы слегка больные на голову.

Ребекка отошла назад и села на кровать.

– Боюсь, для меня это слишком сложно и слишком быстро. Я понимаю, вижу, что ты меня не презираешь, но, Боже! Могу ли я жить, зная, что другому человеку известно каждое мое потаенное желание?

– Да, – спокойно сказал Сол. – И ты заблуждаешься насчет Времени. Я не могу знать каждый секрет, дорогая. У меня есть о них лишь общее представление. Я знаю обрывки. В настоящий момент можно насчитать человек двенадцать, которые таким же образом побывали в моем сознании, но ни одному из них я не стесняюсь смотреть в глаза. Потому что многие вещи я знаю и о них!

Он рассмеялся.

– Все равно это слишком быстро, – сказала Ребекка. – Ты исчезаешь, а затем возвращаешься, зная обо мне такие вещи, которые я и сама знаю о себе лишь наполовину. И, кроме того, ты больше не полицейский… Что означает «я на другой стороне»? Ты примкнул к Мафии? К Моритури?

– Нет, – весело отозвался Сол. – Все гораздо масштабнее. Дорогая, лучшие промыватели мозгов в мире свели меня с ума, а потом собрали заново с помощью компьютера, который одновременно оказывает психотерапевтическую помощь, предсказывает будущее и управляет подводной лодкой. По ходу дела я узнал о человечестве и вселенной такие вещи, на пересказ которых уйдет целый год. И сейчас у меня мало времени, потому что я должен лететь в Лас-Вегас. Через два-три дня, если все будут хорошо, я смогу показать тебе, а не просто рассказать…

– А сейчас ты читаешь мои мысли? – перебила его Ребекка, все еще волнуясь и нервничая.

Сол снова рассмеялся.

– Это не так просто. Нужны годы тренировки, и даже тогда извлекаемая информация заглушается помехами, как в старом радиоприемнике. Если я сейчас «настроюсь», то выхвачу мгновенный срез содержания твоего сознания, но полного резонанса все равно не будет, потому что с твоими мыслями смешаются мои мысли. Так что я не смогу узнать наверняка, какая часть этой картинки твоя.

– Попробуй, – попросила Ребекка. – Я почувствую себя спокойнее в твоем присутствии, если ты хотя бы примерно покажешь, кем ты стал.

Сол сел на кровать около нее и взял ее за руку.

– Ладно, – задумчиво сказал он. – Я буду делать это вслух, так что ты не бойся. Я все тот же человек, дорогая, только меня сейчас стало больше. – Он глубоко вздохнул. – Поехали… Пять миллионов баксов. Там, где я ее закопал, ее никогда не найдут. 1472. Джордж, не делай глупостей. Объедините силы. Долг платежом красен. Жидовских врачей Нью-Йорка. Помните Каркозу! Одна нога здесь, одна там, приковбойте. Все они возвращаются. Лечь на пол и сохранять спокойствие. Это Лига Наций, молодежная Лига Наций. Это для боя, а это – для отдыха[17]… О Господи, – прервался он и закрыл глаза. – Передо мной вся улица и я их вижу. Они по-прежнему поют. «Мы готовы к борьбе, мы все собрались, мы – Ветераны Секс-Революююююции!» Что за бред! – Он повернулся к ней и объяснил. – Понимаешь, это как много телевизоров сразу, и по каждому идет свой фильм. Я каким-то случайным образом выхватываю некоторые из них. Когда происходит такое «включение», как только что, это что-то важное; держу пари, что эта улица находится в Лас-Вегасе и через пару часов я пройдусь по ней сам. Ну вот, – добавил он, – по-моему, все это не твое. Ведь так?

– Не мое, – согласилась она, – и слава богу. Нужно время, чтобы привыкнуть. Когда ты говорил, что через несколько дней мне все покажешь, ты имел в виду, что покажешь мне, как это делается?

– Ты это уже делаешь. Все это делают. Всегда.

– Но?

– Но большую часть времени это просто фоновые шумы. Я научу тебя «включаться». Обучение избирательной настройке, то есть умению сконцентрироваться в нужный момент на нужном человеке, займет годы и даже десятилетия.

Наконец Ребекка улыбнулась.

– За эти полтора дня ты далеко продвинулся.

– Даже если бы прошло полтора года, – искренне сказал Сол, – или полтора столетия, я все равно пытался бы вернуться к тебе обратно сквозь время и пространство.

Она поцеловала Сола.