Золотое яблоко

– Да, это все тот же ты, – сказала она, – только теперь тебя больше. Скажи, если бы мы оба изучали это долгие годы, то сумели бы выйти на такой уровень, чтобы постоянно читать мысли друг друга, полностью сонастроившись?

– Да, – сказал Сол. – Такие пары бывают.

– Хмм. Эти отношения интимнее, чем секс.

– Нет. Это и есть секс.

И вдруг Ребекку осенило, словно ей нашептал это едва слышный голос; она поняла, что какая-то ее часть уже знала, и всегда знала то, что собирался объяснить ей Сол.

– Твои новые друзья, которые обучили тебя всему этому, – тихо спросила она. – Они ведь оставили Фрейда далеко позади, да?

– Очень далеко. Вот, например, о чем я сейчас думаю?

– Вообще-то ты сейчас сексуально возбужден, – усмехнулась Ребекка. – Но об этом сообщил мне не фоновый шум и не телепатия. Просто каждая женщина со временем начинает понимать, что означает такое дыхание, и такой блеск в глазах, и другие признаки. И то, как ты ко мне придвинулся, когда я тебя поцеловала. Всякие штуки в таком роде.

Сол снова взял ее за руку.

– И как же я возбужден? – спросил он.

– Очень сильно. И вообще, ты уже понял, что у тебя достаточно времени, и это важнее разговоров…

Сол нежно коснулся ее щеки.

– Об этом рассказали тебе мои жесты, или фоновый шум, или телепатия?

– По-моему, фоновый шум помог мне понять жесты…

Сол взглянул на часы.

– Ровно через пятьдесят минут я должен встретиться в вестибюле с Барни Малдуном. Хочешь послушать научную лекцию, пока со мной спишь? Такое извращение мы еще не пробовали. – Его рука соскользнула с ее щеки, коснулась шеи и начала расстегивать блузку.

(– В вашем здании Моритури устроили подпольный цех по изготовлению бомб, – решительно сказала Кассандра Аккончи. – На семнадцатом этаже. На табличке у звонка – та же фамилия, что и вас.

– Мой брат! – заревел Майло О. Фланаган. – Прямо у меня под носом! Чертов педик!)

«О, Сол. О, Сол, Сол», – Ребекка закрыла глаза, когда он сжал ртом ее сосок… а доктор Хорас Найсмит пересек вестибюль отеля «Пески», прикрепив к лацкану пиджака значок «Ветераны Секс- Революции», и снова прошел мимо Лилипута…

«Что ж, – сказал Президенту Генеральный прокурор, – конечно, один вариант – это бросить на Лас- Вегас ядерную бомбу. Но это не решит проблему возможных бациллоносителей, которые могли сесть на самолет и сейчас уже оказаться в любой точке мира». Пока Президент запивает три таблетки либриума, одну таблетку тофранила и таблетку элавила, Вице-президент задумчиво спрашивает: «А что, если мы выдадим противоядие партийным работникам, да и дело с концом?» Он чувствует себя еще большим мизантропом, чем обычно, после ужасного вечера в Нью-Йорке, когда, руководствуясь своей природной импульсивностью, решился ответить на личное объявление в колонке «Знакомства», тронувшее его сердце…

(– Благодарю тебя, Кассандра, – пылко сказал Майло О. Фланаган. – Навек тебе признателен.

– Долг платежом красен, – ответила Кассандра; она помнила, как Майло и Улыбчивый Джим Трепомена помогли ей сделать аборт, когда ее обрюхатил тот тип Канвера. Отец хотел отправить ее в Нью-Йорк на легальный аборт, но Майло сказал, что кое-кто весьма позабавится, когда узнает, что дочь высокопоставленного представителя РХОВ делает официальный аборт. «Кроме того, – добавил Улыбчивый Джим, – не хочешь же ты дразнить этих жидовских врачей из Нью-Йорка. От них можно ждать любую подлость. Доверься мне, деточка; мы найдем тебе самых лучших подпольных гинекологов в Цинциннати».

Но истинная причина, по которой Кассандра положила конец деятельности бомбового цеха Падре Педерастии, заключалась в том, что она хотела подложить свинью Саймону Муну, которого пыталась затащить в свою постель с тех пор, как впервые увидела полгода назад в кофейне «Дружелюбный незнакомец». Но Саймон на нее не клюнул, потому что его интересовали только чернокожие женщины. Они воплощали для него Священный Грааль.)

– Уайлдблад слушает, – послышался в трубке культурный голос, манерно растягивавший слова.

– Ты уже закончил рецензию? – спросил Питер Джексон, сминая в пепельнице очередной окурок и в очередной раз вспоминая об угрозе рака легких.

– Да, и она тебе понравится. Я разгромил в пух и прах этих двух умников. – В словах Уайлдблада сквозило самодовольство и воодушевление. – Послушай вот это: «парочка ницшеанцев, мечтающая о психоделическом Сверхчеловеке». Или вот: «не сюжет, а сплошная пародия, характеры надуманы, а претензия на эрудицию оборачивается полнейшим блефом». Ну а здесь я их просто изничтожаю: «назойливое употребление непристойных слов, имеющее целью возмутить и шокировать читателя, приводит к тому, что читателю становится так же тягостно, как невольному свидетелю перебранки между рыбной торговкой и ее поставщиком-браконьером». Тебе не кажется, что эти фразы станут хитом сезона и будут цитироваться на всех вечеринках?

– Будем надеяться. А что, книга и впрямь такое барахло?

– Господи, да откуда же мне знать! Я ведь сказал тебе вчера, что она длинная до умопомрачения. Фактически это три тома. Ужасная нудота. Времени хватило лишь на то, чтобы ее пролистать. Но послушай-ка еще вот это: «Искушенные читатели сразу же поймут: если «Властелин колец» – сказка для взрослых, то эта монументальная абракадабра – сказка для параноиков». Это я намекаю на нелепую теорию заговоров, на которой построен сюжет книги, если здесь вообще есть сюжет. Ну, что скажешь, хорошо сформулировано?

– Спрашиваешь! – сказал Питер, вычеркивая из списка в своем блокноте графу «Книжное обозрение». – Пришли с курьером. Я оплачу.

Повесив трубку, Эписин Уайлдблад вычеркнул в своем блокноте графу «Конфронтэйшн», увидел, что следующим в списке идет журнал «Тайм», и взял в руки очередную книгу, чтобы обессмертить ее своим убийственным остроумием. Он чувствовал себя еще большим мизантропом, чем обычно, проведя накануне ужасный вечер. Кто-то отозвался на газетное объявление Эписина насчет его «интереса к древнегреческой культуре», и он трепетал при мысли о завоевании новой задницы. Увы, «задницей» оказался Вице-президент Соединенных Штатов Америки, которого интересовали только разговоры о славных победах военной хунты, правившей в Афинах. Когда Эпи, уже почти лишившийся сексуальных надежд, попытался наконец перевести разговор на Платона, Випи [18] спросил: «А вы уверены, что он был греком? По-моему, фамилия типичного макаронника».

(Тобиас Найт и два других агента ФБР проталкиваются мимо Лилипута в поисках шлюх, которые могли побывать в постели доктора Мочениго прошлой ночью, а перед отелем марширует первый состав ВСР, или Бригада Хью М. Хефнера, возглавляемая самим Хорасом Найсмитом. Колонна марширующих поет: «Мы ветераны Секс-Революции. / Это винтовки, а вот наши ружья. / Это для боя, а это для отдыха. / Мы готовы к борьбе, мы все собрались, / Мы – Ветераны Секс-Революююююции!»)

Видишь, милая, в основе всего лежит секс, но не в том смысле, в каком считал Фрейд. Фрейд никогда по-настоящему не понимал секса. Вряд ли кто-нибудь понимает секс, за исключением нескольких разбросанных по миру поэтов. Любой ученый, у которого зарождается слабое подозрение, хранит молчание, потому что понимает: если произнести вслух то, о чем он догадывается, его с позором изгонят из научного цеха. Иди, я помогу расстегнуть. То, что мы сейчас испытываем, считается напряжением, а то, что будем испытывать после оргазма, считается расслаблением. О, какие они сладкие. Да, я знаю, я всегда это говорю. Но они и вправду сладкие. Сладкие, сладкие, сладкие. Мммм. Мммм. О, да, да. Просто подержи его чуть-чуть вот так. Ага. Напряжение? Господи, да, именно об этом я и говорю. Как это может называться напряжением? Что общего у этого состояния с беспокойством, тревогой, волнением – всем тем, что мы называем напряжением? Это натяжение, а не напряжение. Это стремление вырваться, а напряжение – это стремление сдержаться. Две полярности. О, остановись на минутку. Дай мне самому это сделать. Тебе