Золотое яблоко

заставил меня сделать», – сказал он.

И то было четвертое Видение.

Потом они смотрели дальше, и вдруг со своей высоты они увидели зарождение великой республики и провозглашение новых богов. Их звали Законность и Равноправие. И увидели олимпийцы, что многие люди, занимавшие высокие посты в этой республике, создали свою собственную религию, поклоняясь Богатству и Власти. И превратилась республика в империю, и вскоре уже никто не поклонялся Законности и Равноправию, и даже Богатству и Власти поклонялись только на словах, потому что Истинным Богом для всех теперь стали импотент Что-Мне-Делать, его унылый брат То- Что-Делал-Вчера и уродливая злая сестра Дави-Их-Пока-Они-Не-Раздавили- Нас.

«Это Последствия», – сказала Гера, и ее грудь затряслась от слез скорби о детях этого народа.

И увидели они много взрывов, бунтующих толп, снайперов на крышах, бутылок с «коктейлем Молотова». И увидели они столицу в руинах, и правителя с лицом Стэнли Лорела, ставшего пленником в каменных стенах его дворца. И увидели они, как вождь революционеров осматривает улицы, заваленные трупами, и услышали они, как он вздохнул и, обращаясь к правителю в каменных стенах, выговорил вечные слова. «Полюбуйся, что ты заставил меня сделать», – сказал он.

И то было пятое Видение.

А потом олимпийские боги приходили в себя и переглядывались в смятении. Первым заговорил сам Зевс.

– Чуваки, – сказал он, – это Крутая Трава.

– Давно меня так не перло, – торжественно подтвердил Гермес.

– Дурь что надо, – поддакнул Дионис, поглаживая свою рысь.

– Нам всем просто крышу снесло, – подвела итог Гера.

И они снова перевели взгляд на Золотое Яблоко и прочли слово, которое написала на нем Наша Госпожа Эрида, – очень многоуровневое слово Каллисти. И познали они, что все боги и богини, все мужчины и женщины в глубине души – прекраснейшие, честнейшие, невиннейшие, Лучшие. И раскаялись они в том, что не пригласили на свою пирушку Эриду, и позвали ее к себе, и спросили: «Почему ты никогда раньше не рассказывала, что все категории ложны и даже Добро и Зло – лишь иллюзия, следствие ограниченности мировосприятия?»

И сказала Эрида:

– Как мужчины и женщины суть актеры на выдуманной нами сцене, так мы – актеры на сцене, выдуманной Пятью Парками. Вы должны были верить в Добро и Зло и судить мужчин и женщин внизу. Это было проклятие, которое наложили на вас Парки! Но вы пришли к Великому Сомнению, и теперь вы свободны.

После этого олимпийцы утратили интерес к игре в богов и вскоре были забыты человечеством. Ибо Она показала им великий Свет, уничтожающий тени. А ведь все мы, боги и смертные, – всего лишь скользящие тени. Ты в это веришь?

– Нет, – ответил Фишн Чипс.

– Отлично, – угрюмо произнес Дили-Лама. – Тогда пошел вон, катись обратно в мир майи!

И покатившегося кубарем Чипса затянуло в водоворот мычаний и визгов, в котором во время очередной деформации пространства и времени, но месяцем позже кувыркнулся, вскочил на ноги и бросился через Трассу 91 Лилипут, когда взвизгнул тормозами взятый напрокат «форд-бронтозавр» и из него выбежали Сол и Барни (инстинкт полицейских им подсказывал, что если пострадавший убегает после дорожно-транспортного происшествия, значит, ему есть что скрывать), но Джон Диллинджер, двигаясь в сторону Вегаса с севера, продолжает напевать «Прощайте навсегда, подружки и зазнобы, Господь… благослови…», и этот же рывок в пространстве-времени двумя столетиями раньше увлекает за собой Адама Вейсгаупта, заставляя его отказаться от запланированной ненавязчивой рекламы и сболтнуть изумленному Иоганну Вольфгангу фон Гете: «Spielen Sie Strip Schnipp- Schnapp?» – и Чипс, услыхав слова Вейсгаупта, возвращается на кладбище в Ингольштадт, когда четыре мрачные фигуры растворяются в темноте.

– Strip Schnipp-Schnapp? – спрашивает Гете, прижимая ладонь к подбородку в жесте, который впоследствии станет знаменитым. – Das ist dein hoch Zauberwerk?

– Ja, Ja, – нервно говорит Вейсгаупт, – Der Zweck heiligte die Mittel[38].

Ингольштадт всегда напоминал мне кино про Франкенштейна, и когда после Святого Жабы, мерзопакостного шоггота и старого Ламы с его азиатской метафизикой незримый голос пригласил меня сыграть с ним в какую-то вульгарную карточную игру, это не прибавило мне оптимизма. На Службе Ее Величества мне доводилось попадать в разные передряги, но вся эта история на Фернандо-По оказалась совершенно омерзительной, прямо-таки unheimlich[39], как сказали бы эти ингольштадтские гансы. В отдалении послышалась музыка. Какая-то азиатчина с примесью янки. Внезапно я осознал самое худшее: этот проклятый Лама, или Святой Жаба, или кто-то еще вырвал из моей жизни почти целый месяц. Я вошел в церковь Святого Жабы после полуночи 31 марта (фактически 1 апреля), а сегодня уже 30 апреля или 1 мая. Вальпургиева ночь. Когда появляются все эти фрицевские призраки. А в Лондоне меня, вероятно, уже считают мертвым. И если я позвоню и попытаюсь объяснить, что произошло, старик W. совершенно озвереет и наверняка решит, что я окончательно сбрендил. В общем, дело дрянь.

Тут я вспомнил, как старый Лама из Далласа говорил, что отправляет меня на последнюю битву между Добром и Злом. Возможно, это она и есть, именно здесь, именно сейчас, в эту ночь в Ингольштадте. При этой мысли у меня даже дух захватило. Интересно, когда появятся Ангелы Господни: хоть бы поскорее! Когда Дьявол выпустит на волю шоггота, и Святого Жабу, и прочую мерзость, их поддержка будет очень кстати.

Я бродил по улицам Ингольштадта и принюхивался, не потянет ли откуда-нибудь смолой и серой.

А в полумиле от Чипса двенадцатью часами раньше Джордж Дорн и Стелла Марис курили «черный аламут» вместе с Гарри Койном.

– Для интеллигента ты неплохо дерешься, – сказал Гарри Койн…

– А для самого неподготовленного в мире киллера, – ответил Джордж, – ты неплохо насилуешь.

Койн начал было злобно кривить губы, но гашиш был слишком крепким.

– Хагбард рассказал, а, браток? – весело спросил он.

– Он рассказал мне главное, – ответил Джордж. – Я знаю, что все на этой подводной лодке когда-то работали либо на иллюминатов, либо на их правительства. Я знаю, что более двух десятков лет Хагбард считается вне закона…

– Двадцать три года, если точно, – насмешливо сказала Марис.

– Поправка принимается, – кивнул Джордж. – Итак, двадцать три года вне закона, и до этого инцидента с кораблями-пауками, который произошел четыре дня назад, никого ни разу не убил.

– О, он убил нас, – сказал Гарри, затягиваясь трубкой. – То, что он с нами делает, – хуже смертной казни. Не могу сказать, что я тот же человек, каким был раньше. Но все это крайне неприятно, пока не пройдешь до конца.

– Я знаю, – усмехнулся Джордж. – Кое-что я уже испытал на собственной шкуре.

– Система Хагбарда, – сказала Стелла, – крайне проста. Он лишь показывает тебе твое собственное лицо в зеркале. Он помогает тебе увидеть ниточки марионеток. Но разрывать их или нет – решать все равно тебе. Он никогда не принуждает человека идти против веления сердца. Разумеется, – сосредоточенно нахмурилась она, – он загоняет тебя в такие ситуации, когда ты вынужден очень быстро понять, что именно подсказывает тебе твое сердце. Он когда-нибудь рассказывал тебе об индейцах?

– О шошонах? – спросил Джордж. – Это насчет выгребной ямы?