нужно задаться вопросом, что появилось на этой планете раньше: жизнь или смерть? Вы когда-нибудь думали над этим?
– Парень чокнутый, – сказал Келли Эйхманну.
– Нужно понять, – продолжал Хагбард, – что жизнь – это разрыв, а смерть – это соединение. Так понятнее?
(– Никогда не поймешь, говорит Хагбард всерьез или порет чушь, – произнес, как во сне, Джордж, и снова сделал затяжку.)
– Реинкарнация происходит
(Маленькая пожилая леди из Чикаго вошла в каюту Джорджа, держа в руках ящичек для пожертвований с надписью «Матери против фимоза». Он дал ей десять центов. Поблагодарив его, старушка ушла. Когда за ней закрылась дверь, Джордж задумался, была ли она галлюцинацией или же просто женщиной, провалившейся в щель искривленного пространства-времени на борт
– А это что за хреновина? – спросил Эйхманн.
Он рылся в стенном шкафу Хагбарда и нашел там красно-бело-синие наклейки для бамперов. Верхняя половина каждой буквы была синей с белыми звездами, а нижняя представляла собой красно-белые полосы. Очень патриотично. И эти буковки складывались в лозунг:
ЛЕГАЛИЗУЕМ АБОРТЫ!
БЕРЕМЕННОСТЬ – ЭТО ЕВРЕЙСКИЙ ЗАГОВОР!
Хагбард распространял их в районах вроде манхэттенского Йорк-вилла или западных пригородов Чикаго, где все еще силен ирландско-католический фашизм в старомодном стиле Отца Кафлина и Джо Маккарти. Это было испытание логограммно-биограммной тактики «двойного зажима», на основе которой Дили-Лама впоследствии разработал Операцию «Мозготрах»[43].
– Патриотические наклейки, – пояснил Хагбард.
– Ну,
(– В каюту заходила маленькая женщина из Чикаго? – спросил Джордж.
– Нет, – ответил Гарри Койн, снова затягиваясь. – Здесь не было никакой женщины из Чикаго. Но зато я знаю,
– Ну а это что за хреновина? – спросил Келли.
Он нашел карточки размером с визитные, на которых было написано «КРАСНАЯ» зелеными буквами и «ЗЕЛЕНАЯ» красными буквами.
(– Когда ты все время там, на вершине, – спросил Джордж, – это ни биограмма, ни логограмма, верно? Что же это за хреновина, а?)
– Антиграмма, – по-прежнему услужливо объяснил Хагбард.
– Карточки – антиграмма? – повторил обалдевший Эйхманн.
– Возможно, мне придется взять вас под арест и препроводить в участок, – предупредил Хагбард. – Вы оба – очень нехорошие мальчики. Взлом и вторжение. Направили на меня пистолет – фактически это вооруженное нападение. Схватили мои наркотики – это грабеж. Налицо посягательство на частную жизнь. Очень, очень нехорошо.
–
– Какая красная, а какая – зеленая? – спросил Хагбард. – Смотрите снова. – Они смотрели, и КРАСНАЯ теперь была по-настоящему красной, а ЗЕЛЕНАЯ по-настоящему зеленой. (На самом деле цвета менялись в зависимости от угла, под которым Хагбард держал карту, но он не собирался раскрывать им свои секреты.) – А еще я могу поменять верх и низ, – добавил он. – Хуже того, я умею блокировать молнии на штанах. Ни один из вас не сможет сейчас расстегнуть ширинку. А мой коронный номер – это перенацеливание револьверов. Попробуйте в меня выстрелить – и пули выйдут сзади, так что можете попрощаться с правой рукой. Вот попробуйте и проверьте, блефую я или нет.
– А может, договоримся, начальник? – Эйхманн вытащил бумажник. – У полицейских ведь не самая большая зарплата в мире, а?
Он с намеком подтолкнул Хагбарда локтем.
– Пытаетесь меня подкупить? – строго спросил Хагбард.
– Почему нет? – заныл Гарри Койн. – Ты ни черта не заработаешь, убив меня. Возьми деньги и высади меня на первом встречном острове.
– Хорошо, – задумчиво сказал Хагбард, пересчитывая деньги.
– Я могу достать еще, – добавил Гарри. – Я тебе их вышлю.
– Не сомневаюсь.
Хагбард положил деньги в раковину-пепельницу и чиркнул спичкой. Вспыхнул веселый огонек, и Хагбард невозмутимо спросил:
– Что еще ты можешь мне предложить?
– Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать об иллюминатах! – завизжал по-настоящему испуганный Гарри, понимая, что попал в руки к безумцу, для которого деньги ничего не значат.
– Я знаю об иллюминатах больше, чем ты, – ответил со скучающим видом Хагбард. – Дай мне философское обоснование, Гарри. Есть ли какой-то смысл в том, чтобы позволить такому типу, как ты, продолжать охотиться на слабых и невинных?
– Клянусь, я завяжу с прошлым. Я перейду на твою сторону. Я буду работать на тебя и убивать кого захочешь.
– Это вариант, – заметил Хагбард. – Хотя и не очень интересный. В мире полно убийц и потенциальных убийц. Благодаря иллюминатам и их правительствам вряд ли можно найти здорового взрослого мужчину, который бы не проходил военную подготовку. Какие у тебя есть основания считать, что я не могу выйти на улицы любого крупного города и в течение дня найти десяток более квалифицированных убийц, чем ты?
– Ладно, ладно, – сказал Гарри, тяжело дыша. – Я университетов не кончал, но я и не дурак. Твои люди вытащили меня из мэд-догской тюрьмы и доставили на эту лодку. Тебе
– Да, мне кое-что нужно. – Хагбард откинулся на спинку кресла. – Сейчас уже теплее, Гарри. Я кое-чего хочу, но не скажу тебе, чего именно. Ты должен это сделать и показать мне без малейших подсказок и намеков. А если ты это не сделаешь, мне действительно придется тебя убить. И это не пустые угрозы, парень. Это моя версия суда над тобой за твои прошлые преступления. Я – судья и жюри присяжных, и ты должен добиться оправдательного вердикта, не зная правил. Как тебе нравится эта игра?
– Несправедливая игра.
– Согласись, она оставляет тебе больше шансов на жизнь, чем любому из тех, кого ты убивал, не так ли?
Гарри Койн облизнул губы.
– Мне кажется, ты блефуешь, – наконец осмелился сказать он. – Ты трусливый либерал, который не верит в смертную казнь. Ты ищешь оправдание, чтобы меня
– Посмотри мне в глаза, Гарри. Ты видишь в них намек на сострадание?
Койна прошиб пот, и он окончательно уткнулся взглядом в колени.
– Ладно, – глухо сказал он. – Сколько у меня времени?