тюрьму:
– Дай! Мама моя!
Мерзье хищно улыбнулся, гавкнул прислуге и удовлетворенно потер лапы:
– Да, женщина, теперь я вижу, что не зря затеял эту сложнейшую и дорогостоящую операцию, твоя дочь действительно очень сильна. Я сделаю из нее величайшую мамбо, каких еще не было в истории Вуду. Вместе мы станем повелевать миром!
Ну вот, еще один псих, жаждущий власти над миром. Никогда не могла понять: зачем им это? И как они себе это представляют в реальности? Надо хоть немного знать нравы и традиции будущих подданных, ведь возможны сюрпризы. К примеру, Россия – случай совершенно безнадежный для кандидата во властелины. Национальное раздолбайство и всеобщий пофигизм не дадут ему ни единого шанса.
Тем временем взбодренные хозяином служанки пытались поймать Нику, но с таким же успехом можно взять в руки шарик ртути. Будь у теток огромный сачок на длинной палке, тогда, вероятно, что-то и получилось бы.
А тут – шустрая и ловкая малышка против трех неуклюжих теток. И ладно бы только негритянка была неповоротливой, это легко объясняется тремя складками жира на талии, но и довольно щуплые француженки двигались как-то странно, рывками, словно марионетки.
Дюбуа, поначалу снисходительно наблюдавший за беготней, постепенно начал проявлять признаки нетерпения. В отличие от первичных половых эти признаки отличались разнообразием вариантов: выцветание пятен на физиономии, раздувание ноздрей, нахмуривание бровей… Так, что-то явно забыла. О, вспомнила – выпучивание глаз.
А теперь соедините все эти признаки, получше рассмотрите то, что получилось, и немедленно примите успокоительное.
Отвратное создание подошло ко мне, взяло в руки бутылку и высоко подняло ее над головой:
– Ника! Смотри!
Малышка оглянулась, не прекращая игры в догонялки, автоматически огрызнулась: «Сам ты лук!» (английское «смотри» звучит «лук») – и, рассмотрев, что держит в руках злой дядька, замерла.
И была наконец взята в плен запыхавшейся толстухой. Брыкаться и вырываться девочка не стала, она не отрываясь смотрела на меня. Именно на меня, сквозь стекло бутылки, я чувствовала это. И продолжала посылать ей всю мою любовь.
Дюбуа сморщился и зашипел, словно бутылка стала раскаленной. Он поставил мою тюрьму повыше, на довольно внушительный комод, затем подошел к негритянке и забрал у нее Нику. Малышка, абсолютно не обращая внимания на смену декораций, продолжала смотреть на меня.
Мерзье выдал на-гора очередное распоряжение, и француженки, столкнувшись у двери, выбежали из комнаты.
Чтобы через пару минут привести мое тело. Именно привести, волоча за руки. Фу, до чего же я гнусно выгляжу без себя! Восковая кукла производства мадам Тюссо гораздо живее и эмоциональнее.
Дюбуа ладонью повернул личико моей малышки в сторону вновь прибывшей:
– Ника, вот же мама, смотри. Хочешь к ней?
Несмотря на уникальные способности, с английским языком девочка пока знакома не была. Немецкий – да, его она понимала, поскольку родилась и почти до года жила в Германии. Но, как я уже упоминала, мама почти на всех языках остается мамой.
Увидев «меня», дочка радостно встрепенулась и протянула ко «мне» ручки:
– Мамсик! Возьми на ручки!
Затем всмотрелась в «мое» одухотворенное лицо, перевела взгляд на бутылку, губы задрожали, кулачки сжались, и последовал замечательный удар в ухо мерзье:
– Ты зачем так сделал?! Так нельзя! Неправильно!
– Черт, не понимаю, что она говорит, – проворчал Дюбуа, держа воинственно брыкающуюся девочку на вытянутых руках. – И отец ее сейчас уехал. Вижу, что поторопился с тобой, женщина. Но кто же знал, что девчонка ТАК сильна, что она мгновенно почувствует разницу? Ведь даже друзья ваши ничего не поняли, когда «ты» звонила вчера по телефону. Правда, в конце «ты» понесла какую-то ерунду, но, возможно, это было влияние твоей дочери. Кстати, на помощь приятелей не надейся, твой муж поехал сейчас в отель за вещами и повез письмо, написанное «тобой», в котором все объясняется. Теперь мы одни, никто сюда не сунется.
Уроду наконец надоело держать в руках драчливое веретено, и он вручил сей почетный приз многострадальной толстухе. Драться с ней Ника не стала, тетя все-таки, да и ничего плохого она девочке не сделала. Но вопить малышка начала громче прежнего:
– Отдай маму! Верни маму! Так нельзя!
– «Маму, маму», – передразнил ее Дюбуа, забирая бутылку и велев моему телу идти следом, – чувствую, придется вернуть тебя, женщина, иначе с девчонкой невозможно будет работать. Вот только я никогда такого не делал, бокор не должен соединять душу с телом. Ладно, попробую. Не получится – тебя, женщина, мне не жалко. Твоя материнская любовь мне, если честно, очень мешает. Умрешь, и ладно. Девочка убедится, что ты мертва, поплачет и успокоится. Слушай, – он поднял бутылку на уровень глаз, – а может, тебя и на самом деле убить сразу?
Пару мгновений он всматривался в меня, решая, затем усмехнулся:
– Не бойся, женщина, я решил – сразу убивать не буду. Слишком много осложнений может возникнуть с твоей дочерью. Попробую тебя вернуть. Сдохнешь – не жалко, но если получится, учти – только беспрекословное послушание и помощь в обучении твоей дочери сохранит твою никчемную жизнь.
Ну да, ну да, беспрекословное послушание и помощь. Обязательно.
После осознания дикости ситуации, после принятия ранее невозможного – отделения души от живого тела, на просвистевшую в миллиметре угрозу смерти я просто не обратила внимания. И не потому, что завернулась в душное покрывало апатии, нет, сейчас не до покрывал. Именно абсурдность, ирреальность происходящего заставила меня не реагировать на всякую ерунду типа угроз.
Из всей его болтовни я вычленила (ох, с каким бы удовольствием проделала это с гадом физически, причем бараньими ножницами!) лишь одно – меня собираются вернуть в исходное состояние!
И опасения Дюбуа ничуть не пугали, я была абсолютно убеждена – все будет хорошо, не может не быть. И пусть приверженец темной стороны Вуду никогда ничего хорошего не делал, но если смог разобрать, то сможет и собрать. Главное, чтобы не осталось лишних деталей.
Такой вот славной компанией – я, снова я и Паскаль – мы вышли из дома. Наверное, солнце жарило, как обычно, с дурным энтузиазмом, но сквозь мутную зелень стекла ко мне проникли лишь несколько ложек тепла.
Дюбуа что-то спросил у охранника, тот начал отвечать, но тут возле ворот началась какая-то возня. Сначала было слышно неразборчивое бухтенье, затем последовал разговор на повышенных тонах, плавно перешедший в следующую стадию – скандал. Вот теперь я различила голос Майорова и чужой женский. Мадам визгливо чего-то добивалась от собеседника, причем на родном русском, тот довольно резко отнекивался.
Легкий кивок хозяина, и охранники сплоченной кучкой рванули к эпицентру скандала. Женские вопли усилились, в распахнувшиеся ворота въехала наша машина, и я успела заметить, как подручные Дюбуа довольно бесцеремонно запихивают в такси разъяренную блондинку.
А потом ворота снова закрылись. Машина тем временем подъехала к дому, остановилась, и из нее вышел… нет, вышло тело моего мужа. Ведь мерзье сам признался, что проделал с Лешкой ту же гнусность, что и со мной. А значит, где-то в доме стоит стеклянная тюрьма моего мужа.
Родной мой, как же тебе тяжело сейчас! Если меня Дюбуа пока повсюду таскает с собой, то ты даже не знаешь, что произошло. А если знаешь, то маешься от бессилия и неизвестности – что с нами сейчас?
Тело Майорова открыло багажник и начало выгружать наши вещи.
– Алекс, иди сюда! Вещи заберут другие! – раздраженно гаркнул Дюбуа. – Что там за крики были?
– Извини, хозяин, – монотонный голос «Майорова» напоминал сейчас жужжание бормашины, – это одна из моих фанаток. Увидела меня возле отеля, попробовала пристать там, но я не стал с ней разговаривать и уехал. Думал, она отвяжется, но женщина проследила за мной на такси и у ворот опять привязалась. Хотела, чтобы я осенью спел на ее дне рождения. Предлагала миллион.
