зла или все-таки что-то в ней осталось. Она немного странная сейчас – не хнычет, не капризничает, о тебе не спрашивает, на отца вообще никакого внимания не обращает. Ох, прости, на его тело. Ника словно прислушивается к чему-то внутри себя, но при этом послушно делает все, что ей говорят. Сейчас она обедает, а я решил, пока все заняты девочкой, проведать тебя. И обрадовать – наши скоро будут здесь! Мы думаем, что все произойдет именно тут, в перистиле, когда бокор попытается снова забрать Нику. Пойдем пока отсюда, тебе надо отдохнуть, поспать, набраться сил. Скоро они тебе понадобятся.
Глава 39
Какое там поспать?! Нервы натянулись и гудели, словно высоковольтные линии. А вы пробовали спать под этими выкидышами Эйфелевой башни?
Я отрицательно покачала головой и направилась к своему насесту. Место привычное, нагретое, я лучше здесь подожду. К тому же шляться по дому, набитому пришибленными людьми колдуна, – занятие для любителей адреналиновых выплесков. Мне этого добра, адреналина, в последнее время хватает с избытком, захлебываюсь уже в нем.
Франсуа попытался все же уговорить меня пойти с ним, высыпав ворох разнокалиберных аргументов. Но они, аргументы, звонкими шариками отскакивали от моего сознания и рассыпались по полу. Весело, конечно, но бессмысленно.
К тому же там, за дверью, мне очень трудно будет удержать себя от кретинских выходок – ворваться в комнату дочери, к примеру, и доказать всем присутствующим в ней, насколько они не правы. И моя физическая несостоятельность образумить меня не сможет.
Поэтому я лучше здесь, с Лешкой, побуду, подожду развития событий. Все равно в итоге все соберутся в этом помещении – перистиле, кажется?
Но угомониться парень никак не мог, мой вид явно не внушал должного доверия и уважительного трепета. Франсуа, ободряюще улыбнувшись, выскользнул за дверь, чтобы минут через десять появиться с довольно внушительным бумажным пакетом в руках.
– Вот, поешь хотя бы, сока выпей.
А-а-а, выпей! Только сейчас сообразила, что выйти отсюда пусть и ненадолго, но все же придется. Иначе потом стыдно будет, выплеск адреналина может приобрести журчащее воплощение.
Можно, я не буду рассказывать, какие трудности иногда могут возникнуть на пути цивилизованной женщины, обремененной кучей ненужных с точки зрения ведущей одной из передач комплексов? Та безмятежно пристроилась бы в углу мансарды, запечатлев на телеэкране сие действо крупным планом. Главное, я справилась, умудрившись ни с кем не встретиться во время похода.
Лешку я, естественно, таскала с собой, пусть потом он мне проест основательную плешь своими подколками и ехидными комментариями. Зато во время экспедиции я разжилась длинным шелковым шарфом, забытым кем-то в гостевом туалете.
Теперь можно освободить руки для вечернего бала, что я и сделала, примотав тюрьму моего мужа к груди крест-накрест. А то, что я после этого стала похожа на женщину-мутанта с тремя грудями из фильма «Вспомнить все», – фиг бы с ним. Количество моих первичных половых признаков никого не касается. Впрочем, сейчас касается, причем того единственного, кто имеет на это право.
Ну вот, обустроила свое сокровище, теперь можно и перекусить. Франсуа, проводив меня до двери, сразу убежал, пообещав скоро вернуться. Есть по-прежнему не хотелось, но от слабости и обезвоживания начинала кружиться голова. Так что, дорогуша, давай-ка, лопай, да побольше! Хватит издеваться над изможденным и избитым телом, проводить испытания на предел выносливости будешь потом.
Кое-как впихнула в себя почти все, что принес Франсуа. А вот апельсиновый сок пошел гораздо веселее.
Разрушительное действие обильной пищи началось буквально через две минуты после окончания трапезы. Веки вдруг стали чугунными и с громким блямком упали вниз. Тело устремилось туда же, причем заснула я, похоже, на пути к полу. Единственное, что успела сделать, – прикрыть руками бутылку, уберегая от удара.
Терпеть не могу, когда на меня смотрят во сне, я всегда это чувствую. Лешка знает о моей фобии, поэтому никогда меня не разглядывает, пока я сплю. Хотя говорит, что спящая я ему очень-очень нравлюсь. Обычно он по утрам…
Все, хватит, не вздумай утонуть в сладких воспоминаниях, на тебя сейчас кто-то смотрит. Причем, судя по ощущениям, этот кто-то представлен в нескольких экземплярах, слишком много чужой энергетики рядом.
Или один, но очень мощный. Неужели колдун явился раньше срока и обнаружил дрыхнущую беглянку? Я что, храпеть начала, что ли? Раньше вроде подобным звукоизвлечением не грешила.
Открывать глаза не хотелось категорически, осточертевшая физиономия Дюбуа могла спровоцировать обратную перистальтику, и тогда все усилия по поглощению пищи оказались бы на полу.
– Анна, не волнуйся, это мы.
Господи, парень, как же я рада тебя слышать! Теперь можно позволить себе видеть.
Да, это была она, та красивая мулатка из Берлинского аэропорта. Мама Жаклин. Облаченная (именно так, слово «одетая» здесь не подойдет) в длинное белое платье, с густой гривой рассыпавшихся по плечам волос, босая, она выглядела совершенно иначе, чем тогда, диковато-величественно.
Строгое и сосредоточенное лицо, напряженно-внимательный взгляд темно-карих, почти черных глаз. Рядом с ней стояли трое мужчин: один лет сорока и двое постарше. Они тоже были одеты во все белое. И выражение лиц такое же.
За их спинами приветливо улыбался Франсуа, его наряд остался прежним – джинсы и майка.
Значит, им удалось! Унганы и мамбо проникли в дом. Обычные на первый взгляд мужчины и женщины. Один из мужчин постарше очень походил на Франсуа. Впрочем, наоборот – сын был очень похож на своего отца.
Смотреть на всех снизу вверх мне не хотелось, поэтому я поспешила поднять себя туда же, вверх. Ну как поспешила – поволоклась, цепляясь за сундук.
Что, так и будем молча разглядывать друг друга? Я бы с удовольствием начала беседу первой, но, увы, не могу. А вот кивнуть – могу. Со всем собранным по сусекам достоинством, гордо выпрямившись. А если кто-то думает смутить меня рассматриванием в упор, то тут ошибочка вышла. Меня сейчас сложно смутить, так что с удовольствием поддержу игру в гляделки.
Продолжавшуюся минуты три. После чего Мама Жаклин тепло улыбнулась, подошла поближе и легко коснулась ладонью моей щеки:
– Рада познакомиться, Анна. Прости за эту паузу, мы должны были убедиться, что твоими глазами не смотрит бокор. – Пусть ее английский был и не очень правильным, зато говорила на нем жрица белого Вуду совершенно свободно. – Даже мы до конца не знаем его возможностей. Поэтому нам и понадобилась сила твоей дочери, хотя мы четверо – сильнейшие из жрецов Вуду на этом континенте. Но мы никогда не совершали человеческих жертвоприношений, а это делает членов черных сект Вуду сильнее. А о каннибализме, как принято в Кохон Грис, и речи быть не может.
Меня едва не вывернуло наизнанку – я ведь ела мясо в этом доме! Жаклин заметила мою реакцию на ее слова и усмехнулась:
– Не волнуйся, этот бокор человеческого мяса не ест, а вот людей в жертву приносит. Ох, прости! – Да что такое с этими слезами, в самом-то деле, когда они меня слушаться начнут! – Но в том, что произошло, твоей вины нет. Понимаю, от этого не легче, но зато теперь ты понимаешь – бокора надо остановить.
Я судорожно вытерла мокрые от слез щеки и кивнула – надо. Мамбо повернулась к Франсуа и отдала какой-то приказ. Парень приказ взял, склонился над довольно объемистым рюкзаком и принялся вытаскивать какие-то банки, узелки, коробочки, маленькие барабаны и прочую специфическую амуницию. А потом я заметила мешок, лежавший рядом с рюкзаком. И этот мешок пошевелился. Там что, кто-то живой?!
Наверное, из-за того, что у меня забрали речь, я научилась говорить лицом, отражавшим все мои эмоции. Во всяком случае, Жаклин проследила за направлением моего взгляда и усмехнулась:
– Это всего лишь петух. Понимаешь, в Вуду без жертв нельзя, особенно когда дело касается чего-то серьезного. А мы хотим до возвращения бокора снять с тебя его последнее заклятие, чтобы ты смогла помочь своей дочери с максимальной отдачей. Ведь пока на тебе есть сила черного колдовства, ты гораздо
