Старшины Вильбайской школы

палате чего-либо по этому поводу.

Мистер Ферберн. Я могу сообщить лишь следующее. Тотчас после гонок мистер Риддель и я отправились к мистеру Блумфильду и, выразив ему наше сожаление о случившемся (иронический смех парретитов), предложили ему устроить другие гонки, но он отказался.

Мистер Типпер. Я желал бы знать, принимает ли отделение директора какие-нибудь меры для разыскания преступника, благодаря которому оно взяло приз?

Мистер Ферберн. Никаких мер мы не принимаем (насмешливые возгласы парретитов: «Еще бы! Вы не так глупы!»), потому что это не наше дело. Как я вижу, почтенные джентльмены противной партии интересуются этим преступником гораздо больше нас, и я удивляюсь, почему они не разыщут его сами. («Слушайте, слушайте!» — из кучки директорских.)

В этом месте заседание приняло бурный характер, так как каждому хотелось высказать свое мнение по интересному вопросу. Тишина была восстановлена только тогда, когда президент пригрозил распустить палату. После этого встал мистер Тукер (вельчит) и предложил собранию новый вопрос. Он желал знать, каким образом мистер Риддель сделался вельчитом: был ли он удален из отделения директором за неспособность и правда ли, что вместе с тем он был разжалован из главных старшин.

Мистер Кроссфильд ответил мистеру Тукеру следующее:

— Прежде всего я должен поздравить почтенного члена палаты с тем, что ему удалось предложить удобопонятный вопрос, что удается далеко не всем. (Общий смех.) Спешу ответить на его вопрос: насколько я понимаю, мистер Риддель перешел в отделение Вельча с целью позаимствовать добродетели, которыми блистает мистер Тукер, и тем усовершенствовать себя.

Мистер Тукер (вставая и обращаясь к президенту). Я предложил свой вопрос не затем, чтобы меня оскорбляли! (Смех.)

Мистер Кроссфильд. Прошу прощения у почтенного собрата. Говоря, что он блистает добродетелями, я не думал оскорблять его. Впрочем, его заявление делает честь его скромности. Я хотел только сказать, что мистер Риддель сделался вельчитом для того, чтобы поучиться искусству управлять отделением, а у кого можно научиться этому вернее, как не у мистера Тукера? (Последних слов оратора почти не слышно за оглушительным хохотом.) В ответ на второй вопрос моего почтенного собрата я скажу…

Мистер Тукер. Я не желаю слышать никаких ваших ответов.

Мистер Кроссфильд. В ответ на второй вопрос мистера Тукера я могу только спросить его, где он черпает свои сведения.

Мистер Тукер оставляет собрание среди рукоплесканий и громкого смеха.

Как только тишина была восстановлена, мистер Портер обратился к старшине главного клуба крикетистов с запросом о том, составлена ли уже партия игроков в крикет против рокширцев.

Мистер Блумфильд. Нет, еще не совсем. Пока выбрано девять человек: Гем, Типпер, Ашлей, Вибберлей и я от отделения Паррета; Ферберн, Портер, Котс и Кроссфильд от отделения директора. (Слышны крики: «А кто же от отделения Вельча?») Я буду очень благодарен тому, кто мне ответит на этот вопрос. (Громкий смех парретитов и директорских.)

Тут встал мистер Кьюзек и спросил, известно ли палате, что с этого года в отделении Вельча возобновляется старый клуб крикетистов, секретарем которого назначен он сам, казначеем — мистер Пильбери, а президентом — мистер Риддель, что в пользу клуба объявлена подписка по два шиллинга с человека, что деньги вносятся вперед и что…

Конец речи секретаря был покрыт шиканьем и криками младших парретитов: «Ай да вельчиты! Знай наших!» и т. п. Когда после звонка президента и угрозы вывести крикунов из собрания крики смолкли, президент перешел к очередному вопросу, предложив мистеру Ашлею приступить к защите его положения по вопросу, выродился ли Вильбай, что тот и исполнил в довольно слабой речи.

Мистер Ашлей. Я думаю, незачем много говорить, для того чтобы доказать, что Вильбай выродился. Взгляните, на что похожи наши клубы. Теми ли они были год назад? Еще у парретитов благодаря мистеру Блумфильду они туда-сюда, а у остальных буквально ни на что не похожи. Потом драки. Я не ошибусь, если скажу, что в этом году у нас было больше драк, чем за все прежние годы. «Мартышки» делают, что хотят (голоса Тельсона, Парсона и компании; «Слушайте! Слушайте!»), и не у кого искать на них управы. А почему все это так? Мы все знаем, почему. Прежде старшина школы был человеком, которого не слушаться не смели. Таков был старик Виндгам, таковы были его предшественники. Они никогда и ничего не боялись; они не уходили из отделения, когда оно им надоедало, и не просили директора перевести их в другое. (Неистовые аплодисменты парретитов и вельчитов.) Да вот вам пример: случись это несчастное приключение с гонками во времена Виндгама, неужели вы думаете, что он не сумел бы разыскать и наказать виновного, будь это даже его собственный брат? (Взгляды всех обращаются на Виндгама-младшего, который при этом сильно краснеет.) Больше мне нечего сказать.

Мистер Портер. Я не согласен с мнением почтенного оратора: я нахожу его непатриотичным. Нет, Вильбай не выродился, то есть я хочу сказать, что если мы и опустились несколько, то нельзя в этом винить одного человека: в этом виноваты мы все. Мы привыкли считать грубую силу единственною ценною вещью в мире. Я ничего не имею против физической силы — с удовольствием могу сказать, что я ее не лишен («Слушайте!» — это голос Тельсона, которому Портер не дальше как сегодня больно надрал уши), — по одной физической силы нам недостаточно. Я мог бы назвать несколько имен, имен людей, которыми держится наша школа и которые, однако, не заявляют о себе богатырскими подвигами. Я надеюсь, что когда пройдет теперешнее бурное время, эти люди получат благодарность, которую они заслуживают. А пока я все-таки скажу: нет, Вильбай не выродился — он держится этими людьми.

Портер не был хорошим оратором, и речь его вышла несколько скомканной. Но в ней было что-то такое, что задело лучшие струны в сердцах многих из слушателей даже противной партии.

После Портера поднялся Сильк. Бывший старшина отделения Вельча был неглуп и, когда хотел, умел заставить слушать себя, а на этот раз благодаря его положению низложенного главы отделения речь его была особенно интересна для вильбайцев.

Мистер Сильк. Что бы ни говорил нам мистер Портер, наша школа заметно опустилась. Да и как могла она не опуститься, когда притворство и лицемерие сделались девизом дня? Могут ли, например, классные старшины принимать к сердцу интересы своих отделений, когда они ни на минуту не спокойны за свою власть? Придет к вам какой-нибудь святоша, перессорит младших со старшими и потом сам еще вздыхает: «Ах, что за беспорядок в этом отделении!» (Вельчиты и парретиты смеются.) Я знаю только одно: до появления у нас чужестранца мы ладили между собою, а теперь у нас настоящий содом. А что дурно для одного отделения, то дурно и для всей школы. Я не дорожу должностью старшины отделения — честь и место тому, кто заменит меня с пользой, — но пусть он действует открыто, а не заводит низкие интриги, прикрываясь личиной добродетели.

Голоса Тукера и кучки его поклонников, кричавшие «браво» по окончании этой речи, мгновенно смолкли, когда с места поднялся Кроссфильд. Кроссфильд был бичом старших вельчитов.

Мистер Кроссфильд. Я был до слез тронут прекрасною речью почтенного оратора. Так приятно, когда угнетенная невинность поднимает голос в свою защиту! Зная благородные усилия почтенного оратора на пользу его отделения и то, каким блистательным примером честности был он для своих подчиненных, по истине возмущаешься, видя, до какой степени его не оценили. (Эта речь сопровождается непрерывным смехом.) Но я вижу, что почтенный оратор не в силах справиться со своими чувствами (в эту минуту рассерженный Сильк выходит из комнаты), и потому оставим его в покое. Я, собственно, хотел сказать следующее: из слов парретитов я всегда понимал дело так, что настоящий старшина школы — мистер Блумфильд, а мистер Риддель — лишь пустой звук. (Крики из кучки парретитов: «Да, да, так оно и есть!») Если оно так, то мистер Ашлей сказал мистеру Блумфильду весьма сомнительный комплимент, приписав все наши беспорядки тому, что старшина наш плох. Впрочем, я согласен с мистером Ашлеем: при всех своих почтенных качествах мистер Блумфильд несомненно плох как старшина. (Неистовые рукоплескания и крики: «Браво, Кроссфильд! Молодец. Кроссфильд!»)

После Кроссфильда встал Риддель. Это было сигналом для взрыва самых разнородных чувств.