подумал про себя: интересно, каким представляется окружающий мир и сам он их огромным живым глазам? Зенон поднял крышку и выпустил крольчат на волю. Радуясь их свободе, он глядел, как исчезают в кустах похотливые и прожорливые зверьки, строители подземных лабиринтов, робкие созданья, которые, однако, играют с опасностью, безоружные существа, которых выручает сила и проворство ног, племя, неистребимое благодаря одной лишь своей плодовитости. Если им удастся избежать силков, палок, куниц и ястребов, они еще какое-то время будут скакать и резвиться; их зимняя шкурка побелеет, когда выпадет снег, а весной они снова станут лакомиться зеленой травкой. Он ногой отшвырнул корзину в овраг.
Остаток пути Зенон проделал без всяких происшествий. Заночевал он под купой деревьев. Наутро еще засветло он явился к воротам Брюгге, где, как всегда, его почтительно приветствовали часовые.
Однако едва он оказался в городе, тревога, ненадолго заглохшая, вновь всколыхнулась в
Больше месяца прошло без тревог. Известно было, что убежище закроют незадолго до Рождества, а сьер Себастьян Теус уедет — на сей раз совершенно открыто — в Германию, где он практиковал в былые времена. Про себя, не упоминая всуе тех мест, где восторжествовало лютеранство, Зенон предполагал добраться до Любека. Приятно будет свидеться с рассудительным Эгидиусом Фридхофом и посмотреть, каким стал возмужавший Герхард. Быть может, удастся получить должность управляющего больницей Святого Духа, которую ему когда-то прочил богатый ювелир.
Собрат-алхимик Рюмер — ему Зенон в конце концов подал о себе весть — неожиданно сообщил из Регенсбурга приятную новость. Экземпляр «Протеорий», избегнувший потешных огней в Париже, проложил себе дорогу в Германию; некий доктор из Виттенберга перевел этот труд на латинский язык, и издание его вновь заслужило философу шумную славу. Святая инквизиция, как в былое время Сорбонна, была этим недовольна, зато ученый муж из Виттенберга и его собратья усмотрели в этих текстах, на взгляд католиков, запятнанных ересью, применение права на свободное исследование, а тезисы, объясняющие чудеса исцеления силою веры исцеляемого, по их мнению, опровергали предрассудки папистов и подкрепляли их собственную доктрину о том, что истинное спасение — в вере. В их руках «Протеории» становились инструментом слегка подпорченным, но к перетолкованиям такого рода должно быть готовым всегда, пока книга существует и воздействует на умы. Говорили даже, будто Зенону — в том случае, если отыщется его след, — собираются предложить кафедру натуральной философии в этом саксонском университете. Честь была сопряжена с известным риском, и было бы осмотрительней отклонить ее ради иной, более свободной деятельности, но соблазн вступить в непосредственные сношения с другими мыслящими людьми после того, как он так долго жил, замкнувшись в себе, был велик, а при известии о том, что его труд, почитаемый им мертвым, вдруг вновь обнаружил трепет жизни, Зенон каждой своей жилкой ощутил радость воскресения. В то же самое время «Трактат о мире физическом», пропадавший втуне после несчастья, постигшего Доле, вдруг появился в продаже в какой-то книжной лавке в Базеле, где, казалось, забыли предубеждения и яростные споры прежних лет. Присутствие самого Зенона теперь как бы уже и не было столь необходимо — его идеи распространялись без его участия.
Со времени возвращения из Хейста он ничего больше не слышал о маленьком кружке Ангелов. Оставаться наедине с Сиприаном он всячески избегал и тем положил предел возможным излияниям. Меры предосторожности, к каким во избежание несчастья Себастьян Теус хотел подтолкнуть покойного приора, совершились сами собой. Брата Флориана намеревались вскоре послать в Антверпен, где отстраивался монастырь, сожженный иконоборцами, — ему предстояло расписать там фресками малые арки. Пьер де Амер объезжал подчинявшиеся брюггскому монастырю провинциальные обители, проверяя тамошние счета. Новое начальство распорядилось привести в порядок монастырские подземелья, некоторые помещения, грозившие обвалом, постановлено было засыпать, это лишало Ангелов их тайного приюта. Ночные сборища почти наверное прекратились, а стало быть, отныне дерзкие выходки Ангелов переходили в разряд заурядных потаенных монастырских грешков. Для встреч же Сиприана с Красавицей в заброшенном саду время года было уже неподходящее, и, весьма вероятно, Иделетта нашла себе любовника более заманчивого, нежели молодой монах.
Быть может, в силу всех этих причин и помрачнел Сиприан. Он не пел больше своих деревенских песенок и работу исполнял в угрюмом молчании, Себастьян Теус заподозрил было, что молодой фельдшер, подобно брату Люку, огорчен предстоящим закрытием лечебницы. Но однажды утром он увидел на лице монашка следы слез.
Он позвал его в лабораторию и запер дверь. Они оказались с глазу на глаз, как в понедельник на Фоминой неделе, когда Сиприан сделал свое опасное признание. Зенон заговорил первым.
— Что, Красавица попала в беду? — спросил он напрямик.
— Я с ней больше не вижусь, — прерывающимся голосом ответил молодой человек. — Она заперлась у себя в комнате вдвоем с арапкой и сказывается больной, чтобы скрыть, что она тяжела.
Он объяснил, что получает от нее известия только через послушницу, которую отчасти подкупили мелкие подачки, отчасти разжалобила болезнь Красавицы, за которой ее приставили ухаживать. Но сообщаться через эту простодушную до глупости женщину было трудно. Прежние тайные ходы засыпали, да и обе девушки, боявшиеся теперь собственной тени, не отважились бы ночью отлучиться из монастыря. Правда, брат Флориан как художник имел доступ в молельню бернардинок, но он заявил, что в этом деле умывает руки.
— Мы с ним поссорились, — мрачно сказал Сиприан, По расчетам женщин, Иделетта должна была родить на святую Агату. Стало быть, подсчитал врач, остается еще около трех месяцев. К тому времени он давно уже будет в Любеке.
— Не отчаивайся, — сказал он, стараясь ободрить убитого горем монашка. — В этих делах женщины оказывают и находчивость, и присутствие духа. Если даже монахини-бернардинки обнаружат беду, они не захотят предать ее огласке. Младенца подбросят в какую-нибудь из башен монастыря, а потом передадут в приют.
— В этих банках и пузырьках полным-полно порошков и корней, — возбужденно заговорил Сиприан. — Если ей не помочь, она умрет от страху. Захоти менеер...
— Разве ты не видишь, что уже поздно и я не могу к ней проникнуть. Не надо усугублять беспутства кровавым преступлением.
— Урселский кюре сбросил сутану и бежал со своей милой в Германию, — вдруг сказал Сиприан. — Может, и мы...
— Девицу такого звания и в таком положении опознают прежде, чем вы покинете окрестности Брюгге. Забудь и думать об этом. Но никого не удивит, если молодой францисканец будет скитаться, прося подаяния. Уезжай один. Я дам тебе в дорогу несколько дукатов.
— Не могу, — рыдая, отвечал Сиприан.
Он рухнул на стол, обхватив голову руками. Зенон смотрел на него с бесконечным состраданием. Плоть расставила силки, в которые попались эти дети. Он ласково погладил монашка по голове с выстриженной тонзурой и вышел из комнаты.
Гром грянул раньше, чем можно было ждать. Незадолго до святой Люции Зенон, сидя в трактире, услышал, как его соседи осуждают какую-то новость взволнованным шепотом, который не предвещает добра, ибо свидетельствует обыкновенно о чьем-то несчастье. Девица благородного происхождения, которая жила в монастыре бернардинок, родила недоношенного, но жизнеспособного ребенка и задушила его. Преступление вышло наружу только благодаря чернокожей служанке, которая с испугу сбежала от своей госпожи и как безумная металась по улицам. Добрые люди, подстрекаемые к тому же праведным любопытством, подобрали арапку; лопоча на своем тарабарском наречии, она в конце концов объяснила, в чем дело. После этого монахини уже не смогли помешать городским стражникам арестовать их пансионерку.
