Посылаю Чжао Яню, помощнику начальника уезда Данту
Взойду в ночи на башню. В отдаленье С дерев листы нисходят в мрак речной, Холодной синью скутаны ущелья — Сколь дивный вид за городской стеной. Но чуских тучек вереницы тают, Гусей надрывным плачем ночь полна. Ах, милый друг, меж нас такие дали! Скорбящая душа уязвлена. 755 г.
Когда наступал девятый день девятого месяца по лунному календарю — один из осенних праздников (Чунъян), — все устремлялись на склоны гор и устраивали пикник среди мелких диких желтых хризантем и кустарников кизила, пили вино, настоянное на лепестках хризантем, и вспоминали далеких друзей и родных. Даже в одиночестве поэт представляет себя в центре веселой компании друзей, подпуская, правда, толику грустной иронии.
Ну, что за дивный облачный денек! Чисты ручьи в сияющих горах, В кувшине зелье — что зари глоток[339], Настоянный на желтых лепестках. На камнях, соснах — седина веков, Поднялся ветер, загудел струной, Взгляну в фиал — и на душе легко, И усмехаюсь над самим собой. Сбил ветер шляпу. Я хмелен совсем. Мир — пуст. Так песней помяну друзей. 753 г.
В день Девятый я пил на Драконьей горе
Я в праздник пил на Голове Дракона, Хрисанфы над изгнанником[341] смеялись, Сбил ветер шляпу[342] и погнал по склону, А я плясал, ловя луны сиянье. 763 г.
А вот что было на десятый день девятой луны
На склон горы я поднялся вчера И вновь туда иду с вином в кувшине. Хрисанфы грустны с самого утра — Вчера топтали их, потопчут ныне. 763 г.
Десять стихотворений во славу Гушу
Мне люба безмятежность этих вод, Восторгу моему предел неведом. Веслом разгонишь чаек хоровод И рыбку выловишь себе к обеду. На ряби волн заря дрожит слегка, По берегам — холмов наряд весенний,
