содержимого. Эти понятия всплывают на поверхность моей памяти, но ничего не несут с собой… Я говорю себе: любовь, я помню, что она была, была… Но что это, в чем она выражалась… Порой мне кажется, что вот-вот я вспомню, она совсем рядом, я как будто даже чувствую ее приближение. Еще одно усилие, она вынырнет из забвения, я увижу ее, вспомню, снова узнаю… Но нет, если она и существует в реальности, она проплывает мимо меня. Не помню, не помню, помню лишь, что она почему-то была очень нужна мне… Я забыл… Нет, я не смогу помочь тебе.
– Я дам тебе прекрасное новое тело кирда, я оставлю тебе волю, только вспомни.
– Я не смогу вспомнить, потому что… я уже сказал тебе…
– Ты вспомнишь, я смогу подключить к твоему сознанию дополнительные схемы, я оживлю твою память.
– Нет… я не вспомню, потому что… не хочу вспоминать.
– Но почему, Крус? Я не понимаю тебя. Ты считался мудрецом, и ты не раз помогал мне разумными советами.
– Мы говорим на разных языках.
– Мы говорим на одном языке – языке разума и логики. Другого языка у мыслящих существ быть не может.
– Может, Мозг, может. Ты знаешь, что такое страх?
– Страх? Что это?
– Это чувство, которое…
– Что такое чувство?
– Это… я все забыл, забыл…
– Вспомни.
– Ты мыслишь логически. Ты получаешь информацию и на основании ее делаешь наиболее логичное заключение. Мы же, когда были живы, тоже получали информацию из окружающего мира, но относились к ней, оценивали ее индивидуально…
– Разве информация не однозначна?
– Для живых – нет.
– Ты упомянул слово «страх»…
– Допустим, кирд видит, что он попал в опасное положение. Как он реагирует?
– Стремится выйти из него.
– А если он знает, видит, что выхода нет?
– Он ждет конца.
– Спокойно?
– Не понимаю. А как еще можно ждать? Какова альтернатива понятию «спокойно»?
– Альтернатива спокойствию и есть чувство.
– Ты ничего не объяснил, Крус. Вернись в настоящий мир, Крус, ты вспомнишь.
– Нет, я боюсь… Здесь, в Хранилище, мы спокойны. Мы тихо скользим по замороженным цепям, маленькие облачка электронов, которые несут в своем узоре то, что осталось от нас. Это движение в вечной тишине, этот медленный беззвучный танец, когда мы неторопливо в тысячный или миллионный раз пережевываем то, что осталось от нашей прежней жизни, стало уже привычным. Большой мир страшен. Он обрушится на меня бессчетными раздражениями, постоянной необходимостью видеть, думать и решать… А память вернет горе.
– Я не понимаю тебя, Крус. Когда создавалось Хранилище, вы сами назвали его Временным. Вы умирали, зная, что ваше сознание сможет вернуться к жизни, как только появятся подходящие для вас тела.
– Да, мы назвали Хранилище Временным, но, попав в него, все чаще начинали называть его вечным.
– Почему?
– Потому что самые мудрые из нас поняли, что мертвые не могут вернуться к жизни.
– Но почему? Раз сознание не прервалось…
– Ты предлагаешь мне тело. Я пытаюсь представить себе, как я выйду из Хранилища, выйду в трехмерный мир. И я… содрогаюсь от ужаса.
– Ужаса?
– Я увижу мир, в котором когда-то жил. Теплый мир, который когда-то был населен другими вертами. Близкими мне существами. Прекрасный мир, ставший пустым и бессмысленным. Я буду бродить по нему, заключенный в громыхающую металлическую оболочку, один. И это одиночество будет давить мне на плечи тяжким бременем. Я знаю, что тела кирдов прочны. Но и мое новое металлическое тело не выдержит такой ноши. Я знаю, что стал бы стремиться назад в Хранилище, в тихий хоровод моих товарищей. Нет, Мозг, я не хочу возвращаться в мир, в который не верю, которого боюсь, которому я не нужен…
– Я не понимаю тебя, Крус, но я подумаю над тем, что ты сказал о других мирах. Возвращайся в Хранилище.
– До свидания…
И вот длительная охота принесла, наконец, результаты. Гравитационный луч, почти исчерпавший все
