загибаться, приближаясь к нему. Он стоял и смотрел на неподвижный круг и ясно видел себя, Галинту, Надеждина и Маркова, бредущих к лагерю. Он не мог этого видеть, потому что они давно уже пришли в лагерь, и вместе с тем видел.
Процессия подошла ближе к кругу, и их тела тоже начали изгибаться, тянуться к нему. Теперь он видел одновременно и как они шли, как вытягивались, удлинялись и клонились к кругу, и как его товарищи дремали у стены, куда он усадил их.
Впервые в жизни он видел себя со стороны. Не в зеркале, не на экране, не висящим в пространстве в лучах голографа, не в воспоминаниях, а живым, реальным, совсем не таким, каким привык себя видеть мысленным взглядом: ниже, некрасивее, ординарнее.
Но вот видения начали блекнуть, пространство медленно распрямлялось, время разделялось на прошлое и настоящее. Круг заканчивал свое борение.
Дефы опустили руки, но еще долго стояли недвижно, как будто приходили в себя. Наверное, подумал Густов, это точные слова. Они действительно приходили в себя после путешествия в другую душу, а это тяжкая и дальняя дорога.
– Ты можешь говорить, друг Галинта, мы теперь понимаем твой язык, – медленно сказал наконец Утренний Ветер.
– Спасибо. – Верт поклонился дефам, потом Густову. – Спасибо, что вы вернули меня в забытый нижний мир, и спасибо, что не оставили одного. Я должен рассказать вам очень многое, но я начну с того, что в Хранилище я видел дух этих двух пришельцев. – Он показал на Надеждина и Маркова. – Я узнал их…
Густова словно током ударило. Он подскочил к верту.
– Что такое Хранилище?
– Когда мы еще населяли землю, мы боялись смерти…
– Это вечное небытие? – спросил Рассвет.
– Наверное. Мы боялись смерти. Наши мудрецы создали Хранилище, куда мы отправляли души тех, кто готов был ждать, пока они научатся создавать новые тела.
– Значит, ты был болен и должен был умереть?
– Нет, со мной было не так. Мозг…
– Мозг?
– Да, Мозг.
– Тот, что правит городом?
– Городом?
– Который он создал после вас.
– Да, это тот же Мозг. Он дал мне выбор: смерть или путешествие в Хранилище.
– Почему?
– У меня были сомнения, и он узнал о них. На меня донесли.
– Ты деф, друг Галинта.
– Значит, множество вертов там, в подземелье, – сказал Густов, – это тела для тех, кто в этом… Хранилище?
– Очевидно, Володя.
– Но почему они там, почему никто не использовал их?
– Не знаю. Там, наверху, мы догадывались, что что-то случилось в нижнем мире: никто больше не поднимался из него. Наверное, мудрецы умерли, так и не сделав того что обещали.
– А мои товарищи?
– Они там. Они метались вначале, они никак не могли понять, что с ними случилось, и не могли примириться с бесплотной жизнью в Хранилище. Мы не знали, кто они, откуда, но мы видели их борение, отчаяние, томление их духа и постарались поддержать их. Когда я вдруг сколь знул вниз, в нижний забытый мир, они уже были чуть спокойнее…
– Значит, друг Галинта, я вернул тебя в реальный мир?
– Да, друг Володя. Но лучше бы ты сначала вернул твоих товарищей…
Густов помотал головой. Он представил себе Надеждина и Маркова в подземелье. Здесь все было невозможно и все возможно.
– Галинта прав, – сказал Рассвет, – надо вернуть твоих товарищей. Они страдают. Мы все пойдем туда.
Они стояли в подземном складе тел. Надеждин, причмокивая, сосал палец. Марков хныкал и мотал головой, а остальные смотрели на Густова. Ему было страшно. А вдруг он нарушит какое-то хрупкое равновесие, погасит сознание ребят, не сумев влить его в их тела? Что тогда? Он будет убийцей, он сам убьет их. А так они живы?
Галинта, казалось, понял, что он думал, осторожно прикоснулся узкой ладошкой к его руке и сказал:
– Они страдают там. Не бойся.
– Галинта прав, – сказал Рассвет. – Ты не должен бояться.
Густова бил крупный озноб. Нет, ничего у него не получится, потому что ничего вообще не могло
